Unagdomed
Administrator
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:25.496
Реакции:344
Баллы:83
Откровение о Дивеевском уделе Божией Матери было получено Агафьей Симоновной Мельгуновой, урожденной Белокопытовой (1732–1787), странницей из дворян, основавшей женскую общину в нижегородском селе Дивеево. Саровские старцы завизировали это пророчество. Первый удел, Иверия, достался Деве Марии для проповеди по жребию. Жителей горы Афон – второго удела, она, согласно преданию, лично обратила к евангельской вере. Залогом постоянного присутствия Марии становились ее вещи-реликвии, чудотворные иконы, целебные источники. Как повествует патерик, Богородица одновременно приснилась нескольким византийским зодчим и повелела отправиться в Киев – строить идеальный храм, Успенский собор Печерской лавры. Так появился третий удел, а сакральные пропорции собора сделались мерой для церквей домонгольского периода.
Для чего понадобился четвертый удел? В предыдущих видна последовательность: личность Божией Матери (Афон), святыни (Иверия), храм как символ Пресвятой Девы (Киев). За символами черед образа. Зримой иконой Марии могли стать чистые девы. Подготовить место для их служения призвано было Дивеево.
Девственность is danger
Сакрализация девственности – поистине загадочная страница в истории религии. Римские жрицы богини Весты пользовались почестями и привилегиями, которых не удостаивались ни почтенные матроны, ни сенатор. Если весталку случайно встречал осужденный преступник, он подлежал освобождению. Священными книгами Рима считались «Оракулы Сивилл» – дословная передача предсказаний, произнесенных девами-пророчицами в экстатическом трансе.
Когда заводят речь о женской магии, почему-то всегда забывают упомянуть, что ее высшей формой считалась магия, применяемая девственницей. Сопротивляться последней может лишь очень тонкая прослойка общества, наделенная теми же качествами чистоты и целомудрия. Конечно, следует различать деву, которая еще не вышла замуж и ту, что замуж уже никогда не выйдет. Последняя ничем особенным не выделялась.
В отношении к девам патриархат столкнулся с опасными «ножницами». С одной стороны, в интересах здорового потомства – дать девичьей красоте налиться румянцем, сформироваться ее «славе». Это качество, называемое по-карельски «лемби», можно определить как энергетический ореол, связанный с возрастной гормональной спецификой. Способы усиления «славутности» в народной культуре поражают едва ли не гиперборейской поэтикой. Так, обряд «наложения славы» проводился обнаженной девицей на реке во время праздничного звона с помощью маленького колокольчика.
С другой стороны, активность девушек, особенно если их социальное положение было достаточно высоким, чаще всего нарушала общественное спокойствие. Кроме того, они обладали исключительным правом не закрывать волос, что внушало обывателям широкую гамму чувств от восторга до ужаса. На что способна мистически настроенная дева, указывает история Жанны д’Арк, сильно обеспокоившая Католическую Церковь. Отсюда снижение женского совершеннолетия по сравнению с мужским, внушение тревоги «как бы не засидеться», не стать, говоря по-русски, «надолбой».
Тем не менее, идеал девства сливается с основами христианства. Адаптируя эту изначально враждебную традицию, блюстители патриархальных норм позаботились о том, чтобы максимально нейтрализовать женское монашество. Особенных успехов они достигли на Руси, где, в отличие от Западной Европы, не было христианских писательниц вплоть до второй половины XIX в.
Женское монашество в России: взлет после погрома
К середине XVIII столетия женские обители России вконец захирели. Во-первых, уход в монастырь могла позволить себе далеко не всякая. Даже при условии личной свободы требовался солидный вступительный взнос. Во-вторых, само пострижение рассматривалось скорее как вынужденное и ущербное по сравнению с замужеством. Вход женщины в монастырь и выход из него пребывал под неусыпным контролем мужчин. «Духовный Регламент» (1721 г.) фактически ставил девство вне закона, а действующие женские монастыри превращал в богадельни. Если для мужчин возрастной ценз при постриге устанавливался в 30 лет, то для женщин он удваивался до 50–60-ти. При этом женских обителей при Екатерине II было упразднено в два разе больше мужских.
Настоящим ответом на «девоборчество» стало женское общинное движение. Рост женских обителей в XIX в. поразителен. Ничего подобного в таком количестве и в таких формах не предпринималось со стороны «сильного» пола.
Одной из главных предпосылок роста аскетических настроений во второй половине XVIII в. стало многократное переиздание Четий-Миней Димитрия Ростовского, где отражалась «многопрофильность» аскезы. Так жизнь святых перестала быть только текстом, став свершающейся реальностью.
Женское общинное движение оправдывало свое именование, ибо возрождало общежительный устав. В этом плане оно продолжало генеральную линию русского монашества. У общинниц все было общим, поэтому необходимость во взносах и выкупе келий отпадала. Это были экономически автономные сообщества, которые могли поддерживать существование женщин, расположенных к аскезе, но лишенных официальных окладов в церковном бюджете. Киновия давала возможность поступить в обитель неимущим. Самую массовую категорию составили безуказные послушницы.
Следующий скачок в развитии женского иночества происходит в 1893–1914 гг. В это время число обителей удваивается с 235 до 475. Посредине между этими датами лежит 1903-й – год прославления преподробного Серафима.
В 1893–1914 гг. число женских обителей удваивается с 235 до 475.
Невесты-девы и невесты-жены
Участие Серафима Саровского в этом «многотысячном движении девушек и вдов, ищущих подвигов и спасения души», совершенно исключительно. В Дивееве Серафим выпестовал новый тип подвижничества, принципиально отличающийся от суровости исихазма и «Добротолюбия». Старец помогал бедным, но мистически одаренным женщинам освободиться от диктата патриархального общества, стать невестами Христовыми.
Дивеевский тип женского монашества включал два фундаментальных условия: девство и небесное избранничество. Преподобный проводил сущностное различие между монахинями-девами и монахинями, вступившими в общину после брачного сожительства. Отделив девичью общину от общины Агафьи (в монашестве Александры) Мельгуновой, он говорил: «Жены и вдовы спасутся, но вот какое различие между ними и девами. Когда жена или вдова молится, углубится в молитву, но не мешай ей, она все будет продолжать свою молитву, а попробуй-ка заставить ее молиться, сейчас по-своему и по своей воле творить, такое у них свойство. А девы-то…, напротив- готовы на все стороны, куда ветер подул, и оне туда!» Далее, вспоминает дивеевская монахиня Мелетина, о. Серафим подошел к березке и стал ее гнуть. «Вот видишь ли, матушка, так-то и девы преклоняют свои головы!» Потом батюшка приподнял и стряхнул деревце, продолжая комментировать: «Вот так и оне головки свои поднимут».
В супружеской жизни, пояснял старец, женщина часто приобретает специфическую настойчивость, упрямство, что затрудняет ее духовное руководство. По этой причине он не благословлял девам увлекаться традиционными для женских монастырей ремеслами, требовавшими слишком большой концентрации (шитьем, живописью и т.п.). Вместо этого преп. Серафим рекомендовал дивеевским послушницам заниматься огородничеством, простым полеводством, садоводством и теми из рукоделий, которые могли сочетаться с сердечной молитвой и поддержанием в себе благодатной приподнятости духа.
Сепарация вдов была вызвана еще одной причиной: рассказы о счастливом браке могли разрушительно действовать на мирное расположение не имевших подобного опыта. И, напротив, воспоминания о несчастном замужестве бросали бы тень на христианскую семью, что приводило бы к вредной для инокинь надменности. «В общежительной обители, – шутил св. Серафим, – легче справиться с семью девами, чем с одной вдовою… Однако, по милости Божией, матушка, все спасутся, как девы, так и жены». Преподобный не стремился принижать достоинство вдовиц, ведь именно они всегда составляли традиционное большинство среди основательниц общин.
Батюшка Серафим ограждал девиц от присутствия лиц мужского пола, даже вполне доброжелательных. Хорошо понимая специфику женской души, старался не утомлять учениц, а вдохновлять их. Поощрял круглосуточное пребывание в храме, серьезно относился ко всем их снам, видениям и чудесным посещениям, в противовес господствовавшей в то время практике, благословлял часто приобщаться, некоторым давал читать сложную аскетическую литературу. В храме соблюдалась строгая ритуальная чистота, напоминавшая традиции Древней Руси. Св. Серафим неизменно поддерживал приподнятый настрой, чего было не легко добиться, ибо двенадцати девушкам не слишком-то весело с нуля возводить монастырь.
Забота, вдохновение, нежность
По отношению к сестрам батюшка Серафим проявлял себя скорее как мать, чем отец: не разрешал переутомляться, не ограничивал в пище. То, что для иноков-мужчин квалифицировалось как тайноядение, для серафимовых «сирот» превращалось в лекарство духовное. Даже на ночь под подушку советовал он класть хлеб: «Найдет на тебя уныние, матушка, а вы хлебушек-то выньте, да и кушайте, уныние-то и пройдет, хлебушек-то и погонит его, и сон после труда вам хороший даст он, матушка!»
Твердо настаивал на чтении особого «правильца» – соблюдении молитвенной основы серафимо-дивеевской традиции. Это не похожий ни на что, до предела ритмизованный обряд, исполнение которого наэлектризовывало даже в состоянии полного изнеможения. В «правильце» есть пара важных моментов, преданных огласке лишь недавно. Из всех сестер Серафим назначил двух, которые стояли во время чтения с воздетыми руками. В литургике молитва с воздетыми руками разрешена только священнослужителям-мужчинам. Требуя от сестер такой постановки, Серафим сознательно возгонял их священный градус. Иконографически поза соответствовала Богородице-Оранте, исторически восходила к древнейшим изображениям Богини-Девы.
Серафим испытывал к своим сиротам настоящую чувственную нежность, в которой не было ни похоти, ни сюсюканья.
Вот он уставился на послушницу Ксению Васильевну:
— Что это, матушка, к кому это ты пришла-то?
— К вам, батюшка.
— Ко мне?! А стоишь, ровно чужая, ко мне-то, к отцу-то, что ты, что ты, матушка!.. А ты приди, да обними, да поцелуй меня, да не один, а десять раз поцелуй-то, матушка!
— Ах, да как же это, да разве я смею?
— Да как не смеешь-то- ведь не к чужому, ко мне пришла, радость моя, эдак к родному не ходят. Да где бы то ни было, да при ком бы то ни было, хотя бы тысяча тут была, должна придти и поцеловать!
Вот он обливает Матрену Вертьяновскую святой водой, перемешанной с церковным вином. Вот, обняв за плечо, учит умной молитве будущую старицу Агафью Григорьевну. Вот, смертельно усталый, засыпает на коленях у сестры Ксении Кузминишны.
Феномен эпицентра
С момента принятия Серафимом откровения о четвертом уделе Богородицы его воплощение становится главной миссией святого. Серафим по праву может называться кормчим женского аскетического движения. Недавние исследования Олега Кириченко подтверждают взрывоподобный охват всей России инфраструктурой женских общежительных монастырей. Кириченко выделяет шесть групп общин и обителей, образованных в XIX– начале XX вв., и доказывает их моноцентричность. Эпицентром процесса стало Дивеево. К 1910 г. в Нижегородской губернии существовало уже 23 обители с 5541 насельницей. Отсюда дивеевское «эхо» разбегалось по всей Империи.
– Что у Господа было двенадцать апостолов, у Царицы Небесной двенадцать дев, так и вас двенадцать у меня, – заявил некогда Серафим насельницам девичьей «Мельничной» общины, отделенным им от остальных монахинь Дивеева. – Как Господь избрал Екатерину мученицу себе в невесты, так и я из 12-ти дев избрал себе в невесты в будущем – отроковицу Марию Мелюкову. И там она над вами будет старшей! Теперь я избираю вас в сестры себе, а которые будут после меня поступать в обитель – те дочки мои.
Кроме 12-ти было и другое число. 17 дев получили личное благословение Преподобного на создание особых девичьих общин, которые превратились в монастыри. Нам неизвестно, сколько благословений не воплотилось, однако не меньшее число уже существующих обителей было преобразовано в согласии с заветами батюшки Серафима или возникло как результат посещения их основательницами Дивеевской киновии после кончины святого. В конце XIX– начале XX вв. феномен монастырского эпицентра повторяется в связи с пастырской харизмой отца Иоанна Кронштадтского в Архангельском крае. Правда, иоанновское «эхо» не достигло полнозвучия, расстрелянное залпами большевиков.
Серафим Саровский – наследник по прямой Сергия Радонежского и одновременно его зеркальное отражение. Преподобный Сергий основал мужскую обитель Святой Троицы, куда ездили на подвиг и молитву аристократы из новой столицы Руси. Преп. Серафим учредил Дивеевскую девичью общину вдали от крупных городов, но предрек, что она разрастется до Лавры (тоже Троицкой, как и обитель Сергия). Благодаря Сергию Радонежскому появилась инфраструктура общежительных мужских монастырей, ставшая каркасом социальной (через систему посадов) и политической (через реликвии и паломничество) централизации страны. Серафим Саровский использовал уже действующий административно-политический каркас Империи для создания уникальной сети женских – тоже общежительных – монастырей. Эта структура предназначалась для духовной реализации активных и мистически одаренных женщин, которую не могли обеспечить механизмы патриархального общества.
Для чего понадобился четвертый удел? В предыдущих видна последовательность: личность Божией Матери (Афон), святыни (Иверия), храм как символ Пресвятой Девы (Киев). За символами черед образа. Зримой иконой Марии могли стать чистые девы. Подготовить место для их служения призвано было Дивеево.
Девственность is danger
Сакрализация девственности – поистине загадочная страница в истории религии. Римские жрицы богини Весты пользовались почестями и привилегиями, которых не удостаивались ни почтенные матроны, ни сенатор. Если весталку случайно встречал осужденный преступник, он подлежал освобождению. Священными книгами Рима считались «Оракулы Сивилл» – дословная передача предсказаний, произнесенных девами-пророчицами в экстатическом трансе.
Когда заводят речь о женской магии, почему-то всегда забывают упомянуть, что ее высшей формой считалась магия, применяемая девственницей. Сопротивляться последней может лишь очень тонкая прослойка общества, наделенная теми же качествами чистоты и целомудрия. Конечно, следует различать деву, которая еще не вышла замуж и ту, что замуж уже никогда не выйдет. Последняя ничем особенным не выделялась.
В отношении к девам патриархат столкнулся с опасными «ножницами». С одной стороны, в интересах здорового потомства – дать девичьей красоте налиться румянцем, сформироваться ее «славе». Это качество, называемое по-карельски «лемби», можно определить как энергетический ореол, связанный с возрастной гормональной спецификой. Способы усиления «славутности» в народной культуре поражают едва ли не гиперборейской поэтикой. Так, обряд «наложения славы» проводился обнаженной девицей на реке во время праздничного звона с помощью маленького колокольчика.
С другой стороны, активность девушек, особенно если их социальное положение было достаточно высоким, чаще всего нарушала общественное спокойствие. Кроме того, они обладали исключительным правом не закрывать волос, что внушало обывателям широкую гамму чувств от восторга до ужаса. На что способна мистически настроенная дева, указывает история Жанны д’Арк, сильно обеспокоившая Католическую Церковь. Отсюда снижение женского совершеннолетия по сравнению с мужским, внушение тревоги «как бы не засидеться», не стать, говоря по-русски, «надолбой».
Тем не менее, идеал девства сливается с основами христианства. Адаптируя эту изначально враждебную традицию, блюстители патриархальных норм позаботились о том, чтобы максимально нейтрализовать женское монашество. Особенных успехов они достигли на Руси, где, в отличие от Западной Европы, не было христианских писательниц вплоть до второй половины XIX в.
Женское монашество в России: взлет после погрома
К середине XVIII столетия женские обители России вконец захирели. Во-первых, уход в монастырь могла позволить себе далеко не всякая. Даже при условии личной свободы требовался солидный вступительный взнос. Во-вторых, само пострижение рассматривалось скорее как вынужденное и ущербное по сравнению с замужеством. Вход женщины в монастырь и выход из него пребывал под неусыпным контролем мужчин. «Духовный Регламент» (1721 г.) фактически ставил девство вне закона, а действующие женские монастыри превращал в богадельни. Если для мужчин возрастной ценз при постриге устанавливался в 30 лет, то для женщин он удваивался до 50–60-ти. При этом женских обителей при Екатерине II было упразднено в два разе больше мужских.
Настоящим ответом на «девоборчество» стало женское общинное движение. Рост женских обителей в XIX в. поразителен. Ничего подобного в таком количестве и в таких формах не предпринималось со стороны «сильного» пола.
Одной из главных предпосылок роста аскетических настроений во второй половине XVIII в. стало многократное переиздание Четий-Миней Димитрия Ростовского, где отражалась «многопрофильность» аскезы. Так жизнь святых перестала быть только текстом, став свершающейся реальностью.
Женское общинное движение оправдывало свое именование, ибо возрождало общежительный устав. В этом плане оно продолжало генеральную линию русского монашества. У общинниц все было общим, поэтому необходимость во взносах и выкупе келий отпадала. Это были экономически автономные сообщества, которые могли поддерживать существование женщин, расположенных к аскезе, но лишенных официальных окладов в церковном бюджете. Киновия давала возможность поступить в обитель неимущим. Самую массовую категорию составили безуказные послушницы.
Следующий скачок в развитии женского иночества происходит в 1893–1914 гг. В это время число обителей удваивается с 235 до 475. Посредине между этими датами лежит 1903-й – год прославления преподробного Серафима.
В 1893–1914 гг. число женских обителей удваивается с 235 до 475.
Невесты-девы и невесты-жены
Участие Серафима Саровского в этом «многотысячном движении девушек и вдов, ищущих подвигов и спасения души», совершенно исключительно. В Дивееве Серафим выпестовал новый тип подвижничества, принципиально отличающийся от суровости исихазма и «Добротолюбия». Старец помогал бедным, но мистически одаренным женщинам освободиться от диктата патриархального общества, стать невестами Христовыми.
Дивеевский тип женского монашества включал два фундаментальных условия: девство и небесное избранничество. Преподобный проводил сущностное различие между монахинями-девами и монахинями, вступившими в общину после брачного сожительства. Отделив девичью общину от общины Агафьи (в монашестве Александры) Мельгуновой, он говорил: «Жены и вдовы спасутся, но вот какое различие между ними и девами. Когда жена или вдова молится, углубится в молитву, но не мешай ей, она все будет продолжать свою молитву, а попробуй-ка заставить ее молиться, сейчас по-своему и по своей воле творить, такое у них свойство. А девы-то…, напротив- готовы на все стороны, куда ветер подул, и оне туда!» Далее, вспоминает дивеевская монахиня Мелетина, о. Серафим подошел к березке и стал ее гнуть. «Вот видишь ли, матушка, так-то и девы преклоняют свои головы!» Потом батюшка приподнял и стряхнул деревце, продолжая комментировать: «Вот так и оне головки свои поднимут».
В супружеской жизни, пояснял старец, женщина часто приобретает специфическую настойчивость, упрямство, что затрудняет ее духовное руководство. По этой причине он не благословлял девам увлекаться традиционными для женских монастырей ремеслами, требовавшими слишком большой концентрации (шитьем, живописью и т.п.). Вместо этого преп. Серафим рекомендовал дивеевским послушницам заниматься огородничеством, простым полеводством, садоводством и теми из рукоделий, которые могли сочетаться с сердечной молитвой и поддержанием в себе благодатной приподнятости духа.
Сепарация вдов была вызвана еще одной причиной: рассказы о счастливом браке могли разрушительно действовать на мирное расположение не имевших подобного опыта. И, напротив, воспоминания о несчастном замужестве бросали бы тень на христианскую семью, что приводило бы к вредной для инокинь надменности. «В общежительной обители, – шутил св. Серафим, – легче справиться с семью девами, чем с одной вдовою… Однако, по милости Божией, матушка, все спасутся, как девы, так и жены». Преподобный не стремился принижать достоинство вдовиц, ведь именно они всегда составляли традиционное большинство среди основательниц общин.
Батюшка Серафим ограждал девиц от присутствия лиц мужского пола, даже вполне доброжелательных. Хорошо понимая специфику женской души, старался не утомлять учениц, а вдохновлять их. Поощрял круглосуточное пребывание в храме, серьезно относился ко всем их снам, видениям и чудесным посещениям, в противовес господствовавшей в то время практике, благословлял часто приобщаться, некоторым давал читать сложную аскетическую литературу. В храме соблюдалась строгая ритуальная чистота, напоминавшая традиции Древней Руси. Св. Серафим неизменно поддерживал приподнятый настрой, чего было не легко добиться, ибо двенадцати девушкам не слишком-то весело с нуля возводить монастырь.
Забота, вдохновение, нежность
По отношению к сестрам батюшка Серафим проявлял себя скорее как мать, чем отец: не разрешал переутомляться, не ограничивал в пище. То, что для иноков-мужчин квалифицировалось как тайноядение, для серафимовых «сирот» превращалось в лекарство духовное. Даже на ночь под подушку советовал он класть хлеб: «Найдет на тебя уныние, матушка, а вы хлебушек-то выньте, да и кушайте, уныние-то и пройдет, хлебушек-то и погонит его, и сон после труда вам хороший даст он, матушка!»
Твердо настаивал на чтении особого «правильца» – соблюдении молитвенной основы серафимо-дивеевской традиции. Это не похожий ни на что, до предела ритмизованный обряд, исполнение которого наэлектризовывало даже в состоянии полного изнеможения. В «правильце» есть пара важных моментов, преданных огласке лишь недавно. Из всех сестер Серафим назначил двух, которые стояли во время чтения с воздетыми руками. В литургике молитва с воздетыми руками разрешена только священнослужителям-мужчинам. Требуя от сестер такой постановки, Серафим сознательно возгонял их священный градус. Иконографически поза соответствовала Богородице-Оранте, исторически восходила к древнейшим изображениям Богини-Девы.
Серафим испытывал к своим сиротам настоящую чувственную нежность, в которой не было ни похоти, ни сюсюканья.
Вот он уставился на послушницу Ксению Васильевну:
— Что это, матушка, к кому это ты пришла-то?
— К вам, батюшка.
— Ко мне?! А стоишь, ровно чужая, ко мне-то, к отцу-то, что ты, что ты, матушка!.. А ты приди, да обними, да поцелуй меня, да не один, а десять раз поцелуй-то, матушка!
— Ах, да как же это, да разве я смею?
— Да как не смеешь-то- ведь не к чужому, ко мне пришла, радость моя, эдак к родному не ходят. Да где бы то ни было, да при ком бы то ни было, хотя бы тысяча тут была, должна придти и поцеловать!
Вот он обливает Матрену Вертьяновскую святой водой, перемешанной с церковным вином. Вот, обняв за плечо, учит умной молитве будущую старицу Агафью Григорьевну. Вот, смертельно усталый, засыпает на коленях у сестры Ксении Кузминишны.
Феномен эпицентра
С момента принятия Серафимом откровения о четвертом уделе Богородицы его воплощение становится главной миссией святого. Серафим по праву может называться кормчим женского аскетического движения. Недавние исследования Олега Кириченко подтверждают взрывоподобный охват всей России инфраструктурой женских общежительных монастырей. Кириченко выделяет шесть групп общин и обителей, образованных в XIX– начале XX вв., и доказывает их моноцентричность. Эпицентром процесса стало Дивеево. К 1910 г. в Нижегородской губернии существовало уже 23 обители с 5541 насельницей. Отсюда дивеевское «эхо» разбегалось по всей Империи.
– Что у Господа было двенадцать апостолов, у Царицы Небесной двенадцать дев, так и вас двенадцать у меня, – заявил некогда Серафим насельницам девичьей «Мельничной» общины, отделенным им от остальных монахинь Дивеева. – Как Господь избрал Екатерину мученицу себе в невесты, так и я из 12-ти дев избрал себе в невесты в будущем – отроковицу Марию Мелюкову. И там она над вами будет старшей! Теперь я избираю вас в сестры себе, а которые будут после меня поступать в обитель – те дочки мои.
Кроме 12-ти было и другое число. 17 дев получили личное благословение Преподобного на создание особых девичьих общин, которые превратились в монастыри. Нам неизвестно, сколько благословений не воплотилось, однако не меньшее число уже существующих обителей было преобразовано в согласии с заветами батюшки Серафима или возникло как результат посещения их основательницами Дивеевской киновии после кончины святого. В конце XIX– начале XX вв. феномен монастырского эпицентра повторяется в связи с пастырской харизмой отца Иоанна Кронштадтского в Архангельском крае. Правда, иоанновское «эхо» не достигло полнозвучия, расстрелянное залпами большевиков.
Серафим Саровский – наследник по прямой Сергия Радонежского и одновременно его зеркальное отражение. Преподобный Сергий основал мужскую обитель Святой Троицы, куда ездили на подвиг и молитву аристократы из новой столицы Руси. Преп. Серафим учредил Дивеевскую девичью общину вдали от крупных городов, но предрек, что она разрастется до Лавры (тоже Троицкой, как и обитель Сергия). Благодаря Сергию Радонежскому появилась инфраструктура общежительных мужских монастырей, ставшая каркасом социальной (через систему посадов) и политической (через реликвии и паломничество) централизации страны. Серафим Саровский использовал уже действующий административно-политический каркас Империи для создания уникальной сети женских – тоже общежительных – монастырей. Эта структура предназначалась для духовной реализации активных и мистически одаренных женщин, которую не могли обеспечить механизмы патриархального общества.