Unagdomed
Administrator
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:25.496
Реакции:344
Баллы:83
</COLOR>
Продолжение следует...
Первая часть по данной ссылке:
<i></i>1 Арлекин, как эволюция Жречества. От Иерофанта, до Дурака.
Шут появляется в окружении королей в эпоху Средневековья Из литературы и истории мы знаем, что рядом с царями, правителями, вождями постоянно встречается фигура шута. Так как власть (царь, князь и т.д.) имеет центральное значение для всей структуры Политического, то закономерен вопрос - какова...
blackwarlock.ru
<COLOR color="#00FFFF">Сакральные атрибуты шута (шут и шаман)
Некоторые особенности поведения, костюма и жестов королевских шутов сближают их с древнейшим видом жречества - шаманизмом. Фигура шамана в определенном смысле может считаться архетипической.
Ортодоксальные традиционалисты видят в шаманах результат деградации более полноценной жреческой касты. Перманентисты стараются найти общие типологические черты между ними и другими типами жречества в разных культурах. Прогрессисты видят в них, напротив, примитивную начальную ступень развития религиозного комплекса. Для нас важно просто сопоставить ряд их характерных черт с образом "королевских шутов".
Наряд шута всей своей структурой подчеркивает его странность, отличность, инаковость. Это, в каком-то смысле, "одежда наоборот" -- отсюда задом наперед одетые башмаки, отсутствие рукавов и т.д. Одеяние шамана основано на той же идее. - Его костюм: вывернутая наизнанку шуба, гротескные украшения - часто из тех предметов, которые в данном культурном контексте украшениями не считаются, предметы быта, используемые не по назначению и т.д. Шаман в каком-то смысле, как и шут, есть "человек наоборот". Поэтому он иногда меняет пол, переодеваясь в одежду противоположного пола, ведет себя подчеркнуто странно. Костюм шамана подчеркивает "слияние противоположностей" - как и сам он объединяет миры посюсторонние с мирами потусторонними. Шаман сам есть "сочетание противоположностей".
Показательны симптомы "шаманской болезни", позволяющие распознать шамана. В переломном возрасте будущий шаман начинает видеть странные сны: ему предстают разные необычные сущности, он впадает в ступор перед исполнением обычных для молодых людей племени заданий - рубка деревьев, рыбная ловля, охота. Ему становится "жалко" дерево, рыба "просит его не ловить ее", "зверь взывает к нему голосом предка" и т.д. Это признаки "видения", т.е. контакта с иным миром, который призывает шамана к себе. Для обычных людей выражения "голос рыбы", "просьба дерева", "шепот ночных духов" звучат нелепо и гротескно. В принципе, это предмет для смеха, но смех этот сопряжен с особым напряженным подозрением. Нечто подобное - вполне зловещее - есть в репликах шута или невнятных речах юродивых.
Став шаманом, человек начинает носить атрибуты своего призвания. Это инструменты камлания. В первую очередь, бубен или трещотка. Издание странных неблагозвучных звуков - обязательная практика в ходе камлания. Погремушка шута и его колокольчики явно относятся к этому разряду. Звук погремушки и звон бубенцов обращают внимание на "остаточное сакральное", на мир духов - подобно тому, как колокольный благовест зовет людей к заутренней - к светлой стороне сакрального.
Древнейшим значением наделены и повадки шута - в частности, то, что он прыгает на одной ноге. Символизм "одноногости" (вариация -- хромоты) тесно связан с культовыми обрядами зимнего солнцестояния: одна "нога" года переместилась в новый цикл, другая осталась в старом году. - Отсюда же одиночные башмаки и чулки под новогодней елкой, куда кладут подарки. В ирландском цикле легенд существовала особая категория особенно могучих демонических существ, называемых "одноногие". - Это фигуры ключевой точки цикла. Прыгая (или стоя) на одной ноге, шут призывает сосредоточиться на том миге, где происходит контакт двух областей - символически "старого года" и "нового года".
Одежда шута состоит из черно-белых заплаток - как у фракийских колдунов. Грасе д'Орсе считает, что это также намек на панцирь черепахи, символ мудрости. Черно-белый костюм - это также напоминание о глазах Аргуса - мифического существа, тело которого состояло из глаз. Это "сферическое зрение" соответствует пророческому схватыванию прошлого, настоящего и будущего в едином миге, в архетипическом неразрывном единстве. Это наглядный образ "интеллектуальной интуиции".
Черно-белый цвет символизирует парадоксальное сочетание "света" и "тьмы", "ума" и "безумия", "добра" и "зла", которое и составляет, в определенном смысле, стихию сакрального в полной, еще нерасщепленной форме. Этот же символизм связан с моментом зимнего солнцестояния -- точкой года, где во многих древнейших культурах праздновались "великие мистерии". Обряды переодевания на зимние святки людей в странные одежды, в шкуры животных, параллельно с обрядовым колядованием - попрошайничеством - сохранились в Восточной Европе (в том числе в России) до сегодняшнего дня - они являются распространенным ритуалом рождественских праздников. Это воспоминания о древнейших архаических культах. Если "светлой" легитимизированной церковью точкой годового цикла, связанной с зимним солнцестоянием, является праздник Рождества Христова, то приуроченные к нему "святки", народные обряды и поверья, с ними связанные, отражают именно "остаточную сакральность".
Ослиные процессии и сатурналии
Со сходными идеями сопряжены и средневековые "ослиные процессии", которые довольно долго праздновались по всей Европе и которые дали начало карнавалам. "Ослиные процессии" протекали по-разному; общим смыслом было участие христианского клира и знати в шутовском действе. Епископа, украшенного венками, сажали задом наперед на осла, Папе дарили лисенка, процессия распевала нелепые песнопения, подчас богохульного и непристойного содержания. В некоторых случаях самого осла наряжали Папой и вводили в церковь под ликование толпы.
Эти шутовские обряды связаны с древними сатурналиями, сакральными праздниками, посвященными переворотами всех пропорций, когда на короткий срок слуги становились господами, а господа - слугами, когда отменялись традиционные запреты и табу, когда серьезное и шутовское, возвышенное и низкое менялись местами, а еще точнее, смешивались в общем хаосе, возвращаясь к жизненным истокам, где отсутствовали пары противоположностей, и наличествовала только изобильная сакральная полнота бытия. Сатурналия - своего рода обрядовый возврат в "золотой век" (царство Сатурна как раз и считалось "золотым веком"), к полноте сакрального, предшествующего позднейшим разграничениям.
"Шутовские процессии" играли в общей структуре христианской цивилизации Европы огромную роль, так как на ограниченный период времени восстанавливали сакральность до его полноты. Церковь, допуская подобные эксцессы и соучаствуя в них, простирала свой контроль и на "остаточное сакральное", интегрируя его в свою собственную структуру. Есть любопытное предположение, что после отмены этого ритуального шествия в Европе вспыхнула эпидемия "колдовства" и "черной магии", что потребовало создания жестких карательных организаций в роде Святой Инквизиции - с хорошо известными последствиями. "Остаточное сакральное" вышло из под контроля церкви и стало самоорганизовываться на периферии общества, перейдя к формальной конфронтации.
Шут и шутовское начало в структуре общества, таким образом, обнаруживается как важнейший инструмент интеграции "остаточной сакральности".
Политическая функция игры и развлечений
В традиционном обществе все функции были строго распределены. Труд был достоянием вайшьев и шудр. Брахманы же и кшатрии не только могли не работать, но обязаны были не работать. Не по экономическим, но по ритуальным причинам. Каждая каста при этом имела собственные ритуальные занятия. Одним из классических занятий касты кшатриев была игра.
Игры, как и все остальное, имеют сакральное происхождение. По своей структуре игра точно соответствует внутреннему миру и психологии именно касты воинов. Стихия игры отражает тот динамический, постоянно меняющийся мир, полный метаморфоз и перепада напряжений, в котором пребывает душа воина.
Брахманы ритуально сохраняли бесстрастное выражение лица. Смех не входил в разряд эмоций и жестов, разрешенных жреческому сословию. Невозмутимость, даже некоторая скорбность (рожденная постоянным сопоставлением мира высших принципов, архетипов, с земной искаженной реальностью) являлись отличительным признаком высшей касты жрецов*.
Для кшатриев, напротив, смех, улыбка, веселье, хохот, шутки были вполне естественным проявлением. Комический, комедийный аспект реальности был близок их природе. Смех изобрели воины.
В индуизме существует теория "сакральной игры" ("лила" -- на санскрите, "игра"). Согласно этой теории, как только высшие начала из архетипического состояния выходят в проявленный конкретный мир, они теряют изначальную серьезность, бесстрастность, начинают видоизменяться, и это уже -- поле игры. Все проявленное носит игровой характер в сравнении с непроявленным, которое заведомо проявленное превышает и релятивизирует, делает относительным. Одной из возможных и закономерных реакций на осознание относительности мира и его существ в сравнении с неизменными началами является смех, отношение к происходящему в проявленной действительности как к веселой (подчас жестокой) игре.
То, что кажется нам сегодня само собой разумеющимся, - игры, развлечения, зрелища, -- некогда были достоянием лишь одной касты - кшатриев, которые разработали основные модели увеселений. Веселье, смех, игры, пиры отражали, даже в своей поверхностности и несерьезности, глубинную кастовую истину - так воины понимали структуру самой онтологии, качество мира*.
Серьезность увеселений и игр
Здесь стоит сказать несколько слов собственно о смехе. С точки зрения сакрального представления о реальности, мир представляет собой некое полотно, натянутой между двумя полюсами - "световым" (в индуизме, "саттва") и "темным" (в индуизме, "тамас"), между "небом" и "подземным миром" ("внутренностями земли"). В чистом виде предельные миры не выступают, и человек имеет к ним всегда опосредованное отношение. Но промежуточная реальность, которой по сути является весь мир, представляет собой некоторое "искажение" чистых полюсов, определенную погрешность. Фиксация внимания на промежуточном пространстве, схватывание структуры искажения в определенных случаях приводит к головокружительному интенсивному веселью, сложной иронии, которые древние называли "улыбкой богов". Чистая стихия жизни, которая есть одновременно максимум смешения высших принципов, провоцирует припадки оргиастического веселья, тревожного хохота, интенсивной концентрации чувств, сопряженной с опытным обнаружением несерьезности всего происходящего, всего существующего.
Шуты служили при дворе королей и крупных синьоров именно для развлечений, обязательно присутствовали на пирах, участвовали в играх. Развлекательная функция шута имеет прямое отношение к кастовой специфике кшатриев. - Игра для них форма постижения глубоких и серьезных онтологических истин. Даже политические решения, рассмотренные в шутовском, игровом ракурсе, отличались отнюдь не легковесностью, но соответствовали внутренней природе царской власти. После "революции кшатриев" сами кшатрии распространили свою типологическую модель постижения мира и на жрецов, перенося - через шутовство и увеселительное отношение к реальности - свой кастовый подход на всех остальных.
Показательны шутовские мистерии в духе "ослиных процессий", которые устраивал на Руси Петр Первый - русский монарх, который завершил последний этап "революции кшатриев" в России, начатый его отцом Алексеем Михайловичем. Развеселые красочные кощунственные представления Петра на религиозные темы совпадали структурно и исторически с упразднением на Руси Патриаршества и введением структуры Синода, главой которого Петр поставил светское лицо.
Смех и жизнь
Своеобразную концепцию смеха развил французский философ Анри Бергсон*.
Бергсон считает, что смех является одной из характерных черт человека как "умеющего смеяться животного"*.
Способность к смеху Бергсон относит к одному из проявлений рассудка, т.е. не столько к эмоциям, сколько к особой форме рациональной реакции. Бергсон утверждает: "(...) комическое для полноты своего действия требует как бы кратковременной анестезии сердца. Оно обращается к чистому разуму".
Сущность комического Бергсон видит в том, что определенный ракурс взгляда обнаруживает в якобы "естественном" - "живом", "спонтанном", "органическом" - процессе черты механической заданности. "Внедрение механического в природу и автоматическая регламентация общественной жизни - вот два типа забавных эффектов", пишет он. Смешным является обнаружение механической ("серийной", автоматической, аппаратной) природы того, что выдает себя за органическое. Оратор, в самый патетический момент речи опрокидывающий неуклюжим жестом графин, чихающая в минуту объяснения в любви дама, приглашение поэта, читающего вдохновенную поэму, съесть бутерброд - все это проявления механической природы человека, связанной с его телесностью, в тот момент, когда вся ситуация призвана, напротив, максимально отвлечься от нее и сосредоточиться на "высоком".
Поэтому смех вызывают куклы. Кукольное представление само по себе - вне зависимости от его содержания -- заведомо вызывает смех. Справедливо и обратное - чтобы подчеркнуть комедийный характер представления актеры должны выражать "кукольность" действия.
Смех, который вызывает у нас имитация, подражание, есть следствие обнаружения в естественном искусственной подоплеки. Подлинное никогда не вызывает смеха - ни подлинная красота, ни подлинное уродство, ни подлинное зло, ни подлинное добро. Смех рождается там, где обнаруживается фальшивость, подделка, неподлинность. Зазор между оригиналом и копией есть пространство рождения смеха.
Шут призывает к онтологии
Шут делает этот зазор зримым, привлекает к нему внимание. Обнажая искусственность и имитационность человеческого, шут призывает сконцентрировать внимание на том, что является источником жизни, полюсом бытия.
Человек склонен забывать, что он -- лишь функция от внечеловеческих сил - высших и низших, что он не является самодостаточным онтологическим началом. С точки зрения максимального гуманизма, индивидуум* управляется сложной системой сочетания божественных (духовных) и животно-механических элементов. Самое смешное, что он постоянно забывает об этом (или даже вовсе не подозревает), и ведет себя так, как если бы он был "нерасчленимым", "неразложимым" существом, действующим спонтанно и самовластно. Марионеткой, куклой, фетишем является само человеческое "я", и всякий раз, когда его вторичность ("дивидуальность") обнаруживается, возникает комический эффект.
Некоторые особенности поведения, костюма и жестов королевских шутов сближают их с древнейшим видом жречества - шаманизмом. Фигура шамана в определенном смысле может считаться архетипической.
Ортодоксальные традиционалисты видят в шаманах результат деградации более полноценной жреческой касты. Перманентисты стараются найти общие типологические черты между ними и другими типами жречества в разных культурах. Прогрессисты видят в них, напротив, примитивную начальную ступень развития религиозного комплекса. Для нас важно просто сопоставить ряд их характерных черт с образом "королевских шутов".
Наряд шута всей своей структурой подчеркивает его странность, отличность, инаковость. Это, в каком-то смысле, "одежда наоборот" -- отсюда задом наперед одетые башмаки, отсутствие рукавов и т.д. Одеяние шамана основано на той же идее. - Его костюм: вывернутая наизнанку шуба, гротескные украшения - часто из тех предметов, которые в данном культурном контексте украшениями не считаются, предметы быта, используемые не по назначению и т.д. Шаман в каком-то смысле, как и шут, есть "человек наоборот". Поэтому он иногда меняет пол, переодеваясь в одежду противоположного пола, ведет себя подчеркнуто странно. Костюм шамана подчеркивает "слияние противоположностей" - как и сам он объединяет миры посюсторонние с мирами потусторонними. Шаман сам есть "сочетание противоположностей".
Показательны симптомы "шаманской болезни", позволяющие распознать шамана. В переломном возрасте будущий шаман начинает видеть странные сны: ему предстают разные необычные сущности, он впадает в ступор перед исполнением обычных для молодых людей племени заданий - рубка деревьев, рыбная ловля, охота. Ему становится "жалко" дерево, рыба "просит его не ловить ее", "зверь взывает к нему голосом предка" и т.д. Это признаки "видения", т.е. контакта с иным миром, который призывает шамана к себе. Для обычных людей выражения "голос рыбы", "просьба дерева", "шепот ночных духов" звучат нелепо и гротескно. В принципе, это предмет для смеха, но смех этот сопряжен с особым напряженным подозрением. Нечто подобное - вполне зловещее - есть в репликах шута или невнятных речах юродивых.
Став шаманом, человек начинает носить атрибуты своего призвания. Это инструменты камлания. В первую очередь, бубен или трещотка. Издание странных неблагозвучных звуков - обязательная практика в ходе камлания. Погремушка шута и его колокольчики явно относятся к этому разряду. Звук погремушки и звон бубенцов обращают внимание на "остаточное сакральное", на мир духов - подобно тому, как колокольный благовест зовет людей к заутренней - к светлой стороне сакрального.
Древнейшим значением наделены и повадки шута - в частности, то, что он прыгает на одной ноге. Символизм "одноногости" (вариация -- хромоты) тесно связан с культовыми обрядами зимнего солнцестояния: одна "нога" года переместилась в новый цикл, другая осталась в старом году. - Отсюда же одиночные башмаки и чулки под новогодней елкой, куда кладут подарки. В ирландском цикле легенд существовала особая категория особенно могучих демонических существ, называемых "одноногие". - Это фигуры ключевой точки цикла. Прыгая (или стоя) на одной ноге, шут призывает сосредоточиться на том миге, где происходит контакт двух областей - символически "старого года" и "нового года".
Одежда шута состоит из черно-белых заплаток - как у фракийских колдунов. Грасе д'Орсе считает, что это также намек на панцирь черепахи, символ мудрости. Черно-белый костюм - это также напоминание о глазах Аргуса - мифического существа, тело которого состояло из глаз. Это "сферическое зрение" соответствует пророческому схватыванию прошлого, настоящего и будущего в едином миге, в архетипическом неразрывном единстве. Это наглядный образ "интеллектуальной интуиции".
Черно-белый цвет символизирует парадоксальное сочетание "света" и "тьмы", "ума" и "безумия", "добра" и "зла", которое и составляет, в определенном смысле, стихию сакрального в полной, еще нерасщепленной форме. Этот же символизм связан с моментом зимнего солнцестояния -- точкой года, где во многих древнейших культурах праздновались "великие мистерии". Обряды переодевания на зимние святки людей в странные одежды, в шкуры животных, параллельно с обрядовым колядованием - попрошайничеством - сохранились в Восточной Европе (в том числе в России) до сегодняшнего дня - они являются распространенным ритуалом рождественских праздников. Это воспоминания о древнейших архаических культах. Если "светлой" легитимизированной церковью точкой годового цикла, связанной с зимним солнцестоянием, является праздник Рождества Христова, то приуроченные к нему "святки", народные обряды и поверья, с ними связанные, отражают именно "остаточную сакральность".
Ослиные процессии и сатурналии
Со сходными идеями сопряжены и средневековые "ослиные процессии", которые довольно долго праздновались по всей Европе и которые дали начало карнавалам. "Ослиные процессии" протекали по-разному; общим смыслом было участие христианского клира и знати в шутовском действе. Епископа, украшенного венками, сажали задом наперед на осла, Папе дарили лисенка, процессия распевала нелепые песнопения, подчас богохульного и непристойного содержания. В некоторых случаях самого осла наряжали Папой и вводили в церковь под ликование толпы.
Эти шутовские обряды связаны с древними сатурналиями, сакральными праздниками, посвященными переворотами всех пропорций, когда на короткий срок слуги становились господами, а господа - слугами, когда отменялись традиционные запреты и табу, когда серьезное и шутовское, возвышенное и низкое менялись местами, а еще точнее, смешивались в общем хаосе, возвращаясь к жизненным истокам, где отсутствовали пары противоположностей, и наличествовала только изобильная сакральная полнота бытия. Сатурналия - своего рода обрядовый возврат в "золотой век" (царство Сатурна как раз и считалось "золотым веком"), к полноте сакрального, предшествующего позднейшим разграничениям.
"Шутовские процессии" играли в общей структуре христианской цивилизации Европы огромную роль, так как на ограниченный период времени восстанавливали сакральность до его полноты. Церковь, допуская подобные эксцессы и соучаствуя в них, простирала свой контроль и на "остаточное сакральное", интегрируя его в свою собственную структуру. Есть любопытное предположение, что после отмены этого ритуального шествия в Европе вспыхнула эпидемия "колдовства" и "черной магии", что потребовало создания жестких карательных организаций в роде Святой Инквизиции - с хорошо известными последствиями. "Остаточное сакральное" вышло из под контроля церкви и стало самоорганизовываться на периферии общества, перейдя к формальной конфронтации.
Шут и шутовское начало в структуре общества, таким образом, обнаруживается как важнейший инструмент интеграции "остаточной сакральности".
Политическая функция игры и развлечений
В традиционном обществе все функции были строго распределены. Труд был достоянием вайшьев и шудр. Брахманы же и кшатрии не только могли не работать, но обязаны были не работать. Не по экономическим, но по ритуальным причинам. Каждая каста при этом имела собственные ритуальные занятия. Одним из классических занятий касты кшатриев была игра.
Игры, как и все остальное, имеют сакральное происхождение. По своей структуре игра точно соответствует внутреннему миру и психологии именно касты воинов. Стихия игры отражает тот динамический, постоянно меняющийся мир, полный метаморфоз и перепада напряжений, в котором пребывает душа воина.
Брахманы ритуально сохраняли бесстрастное выражение лица. Смех не входил в разряд эмоций и жестов, разрешенных жреческому сословию. Невозмутимость, даже некоторая скорбность (рожденная постоянным сопоставлением мира высших принципов, архетипов, с земной искаженной реальностью) являлись отличительным признаком высшей касты жрецов*.
Для кшатриев, напротив, смех, улыбка, веселье, хохот, шутки были вполне естественным проявлением. Комический, комедийный аспект реальности был близок их природе. Смех изобрели воины.
В индуизме существует теория "сакральной игры" ("лила" -- на санскрите, "игра"). Согласно этой теории, как только высшие начала из архетипического состояния выходят в проявленный конкретный мир, они теряют изначальную серьезность, бесстрастность, начинают видоизменяться, и это уже -- поле игры. Все проявленное носит игровой характер в сравнении с непроявленным, которое заведомо проявленное превышает и релятивизирует, делает относительным. Одной из возможных и закономерных реакций на осознание относительности мира и его существ в сравнении с неизменными началами является смех, отношение к происходящему в проявленной действительности как к веселой (подчас жестокой) игре.
То, что кажется нам сегодня само собой разумеющимся, - игры, развлечения, зрелища, -- некогда были достоянием лишь одной касты - кшатриев, которые разработали основные модели увеселений. Веселье, смех, игры, пиры отражали, даже в своей поверхностности и несерьезности, глубинную кастовую истину - так воины понимали структуру самой онтологии, качество мира*.
Серьезность увеселений и игр
Здесь стоит сказать несколько слов собственно о смехе. С точки зрения сакрального представления о реальности, мир представляет собой некое полотно, натянутой между двумя полюсами - "световым" (в индуизме, "саттва") и "темным" (в индуизме, "тамас"), между "небом" и "подземным миром" ("внутренностями земли"). В чистом виде предельные миры не выступают, и человек имеет к ним всегда опосредованное отношение. Но промежуточная реальность, которой по сути является весь мир, представляет собой некоторое "искажение" чистых полюсов, определенную погрешность. Фиксация внимания на промежуточном пространстве, схватывание структуры искажения в определенных случаях приводит к головокружительному интенсивному веселью, сложной иронии, которые древние называли "улыбкой богов". Чистая стихия жизни, которая есть одновременно максимум смешения высших принципов, провоцирует припадки оргиастического веселья, тревожного хохота, интенсивной концентрации чувств, сопряженной с опытным обнаружением несерьезности всего происходящего, всего существующего.
Шуты служили при дворе королей и крупных синьоров именно для развлечений, обязательно присутствовали на пирах, участвовали в играх. Развлекательная функция шута имеет прямое отношение к кастовой специфике кшатриев. - Игра для них форма постижения глубоких и серьезных онтологических истин. Даже политические решения, рассмотренные в шутовском, игровом ракурсе, отличались отнюдь не легковесностью, но соответствовали внутренней природе царской власти. После "революции кшатриев" сами кшатрии распространили свою типологическую модель постижения мира и на жрецов, перенося - через шутовство и увеселительное отношение к реальности - свой кастовый подход на всех остальных.
Показательны шутовские мистерии в духе "ослиных процессий", которые устраивал на Руси Петр Первый - русский монарх, который завершил последний этап "революции кшатриев" в России, начатый его отцом Алексеем Михайловичем. Развеселые красочные кощунственные представления Петра на религиозные темы совпадали структурно и исторически с упразднением на Руси Патриаршества и введением структуры Синода, главой которого Петр поставил светское лицо.
Смех и жизнь
Своеобразную концепцию смеха развил французский философ Анри Бергсон*.
Бергсон считает, что смех является одной из характерных черт человека как "умеющего смеяться животного"*.
Способность к смеху Бергсон относит к одному из проявлений рассудка, т.е. не столько к эмоциям, сколько к особой форме рациональной реакции. Бергсон утверждает: "(...) комическое для полноты своего действия требует как бы кратковременной анестезии сердца. Оно обращается к чистому разуму".
Сущность комического Бергсон видит в том, что определенный ракурс взгляда обнаруживает в якобы "естественном" - "живом", "спонтанном", "органическом" - процессе черты механической заданности. "Внедрение механического в природу и автоматическая регламентация общественной жизни - вот два типа забавных эффектов", пишет он. Смешным является обнаружение механической ("серийной", автоматической, аппаратной) природы того, что выдает себя за органическое. Оратор, в самый патетический момент речи опрокидывающий неуклюжим жестом графин, чихающая в минуту объяснения в любви дама, приглашение поэта, читающего вдохновенную поэму, съесть бутерброд - все это проявления механической природы человека, связанной с его телесностью, в тот момент, когда вся ситуация призвана, напротив, максимально отвлечься от нее и сосредоточиться на "высоком".
Поэтому смех вызывают куклы. Кукольное представление само по себе - вне зависимости от его содержания -- заведомо вызывает смех. Справедливо и обратное - чтобы подчеркнуть комедийный характер представления актеры должны выражать "кукольность" действия.
Смех, который вызывает у нас имитация, подражание, есть следствие обнаружения в естественном искусственной подоплеки. Подлинное никогда не вызывает смеха - ни подлинная красота, ни подлинное уродство, ни подлинное зло, ни подлинное добро. Смех рождается там, где обнаруживается фальшивость, подделка, неподлинность. Зазор между оригиналом и копией есть пространство рождения смеха.
Шут призывает к онтологии
Шут делает этот зазор зримым, привлекает к нему внимание. Обнажая искусственность и имитационность человеческого, шут призывает сконцентрировать внимание на том, что является источником жизни, полюсом бытия.
Человек склонен забывать, что он -- лишь функция от внечеловеческих сил - высших и низших, что он не является самодостаточным онтологическим началом. С точки зрения максимального гуманизма, индивидуум* управляется сложной системой сочетания божественных (духовных) и животно-механических элементов. Самое смешное, что он постоянно забывает об этом (или даже вовсе не подозревает), и ведет себя так, как если бы он был "нерасчленимым", "неразложимым" существом, действующим спонтанно и самовластно. Марионеткой, куклой, фетишем является само человеческое "я", и всякий раз, когда его вторичность ("дивидуальность") обнаруживается, возникает комический эффект.
Продолжение следует...
Последнее редактирование модератором:
