Мастер Никифор
Administrator
Регистрация:16 Дек 2015
Сообщения:5.263
Реакции:147
Баллы:63
Конец февраля 1891 года.
Маленький уютный отель «Три пингвина» – старинный, двухэтажный, с широкой террасой вдоль всех окон первого этажа. Там, где она выходила на берег моря, казалось, что водная стихия, дышащая озоновой свежестью и странствиями, совсем рядом. Эта тихая обитель в Брайтоне полюбилась Елене Петровне Блаватской еще в прошлом году, когда ее привезли из Лондона по настоянию врачей совершенно больную: она уже не могла ходить, передвигалась в инвалидной коляске, рука с трудом держала перо. Но Елена Петровна, прене брегая требованиями эскулапов, продолжала осуществлять земную миссию, предначертанную свыше: писала письма во все концы света, выправляла по рукописи третий том своего главного труда – «Тайная доктрина», работала над теософскими статьями для газет и журналов.
Елена Петровна сидела в инвалидной коляске, закутанная в теплый шерстяной плед, закрыв глаза, подставив лицо весеннему солнцу и ветру. Плеск моря, ласковое солнце, просвечивающее сквозь закрытые веки черным расплывчатым кругом, крик чаек, йодистый запах морских водорослей. «Как хорошо! Совершенен, гармоничен мир, ниспосланный людям для жизни. А все беды и драмы бытия – в нас самих. Противоречие, противостояние духа и тела. Вечная трагедия рода людского! Не думать ни о чем! Не думать!.. » Но... Легко сказать! Россия... Неужели те, от кого зависит судьба державы, ничего не поняли, прочитав в газете этого смешного Лабушера памфлет «Сон кайзера»? Или вовсе не стали читать? Не обратили внимания на карту? Или сочли это за рождественскую шутку? Розыгрыш? Непостижимо! Никакой реакции. Никаких действий. Что за государственные мужи у руля правления в Российской империи? Или эти, стоящие на страже...
«Нет, пока я жива, надо сделать еще одну попытку. Может быть, последнюю...».
…Через несколько минут Елена Петровна, положив на колени гладко отполированную доску (на ней она, преодолевая протесты и категорические требования врачей и «церберов», трудилась изо дня в день: читала с лупой самое необходимое, писала, делала поправки в верстках и гранках статей и книг), приготовилась к ответственной работе. Чистые листы бумаги, тайком принесенные племянницами, лежали рядом, на маленьком столике, прижатые толстой книгой в кожаном золоченом переплете – «Овидий. Сочинения». Итак...
«Господи! Вразуми их!. . Пусть хотя бы дочитают до конца...»
На глянцевый лист бумаги легла первая строка, написанная фиолетовым химическим карандашом:
«Ваше превосходитель ство, милостивый государь Иван Николаевич.
К Вам обращается вдова Д.С.С Блаватского. Я пишу это письмо из Англии, где заканчивается мое земное существование. Письмо не обо мне, а о России и ее судьбе в грядущем двадцатом столетии, которое уже рядом...»
«. . .Господин сенатор! Неужели Вы не обратили внимания на статью «Сон кайзера» и помещенную рядом с ней карту Европы в газете The Truth от 20 декабря прошлого года? Три экземпляра ее были из Лондона отправлены в Ваше министерство».
Опять появилось солнце, выбравшись из облака, которое оказалось единственным воздушным странником на ясном голубом небе. Елена Петровна невольно зажмурилась от яркого лучистого света и так сидела с закрытыми глазами несколько мгновений. «Я знаю: все повторится, как в семьдесят втором году. Онименя не услышат. Но я должна. Я обязана...»
12 марта 1891 года.
Иван Николаевич Дурново появился на службе в своем огромном кабинете, жарко натопленном (министр терпеть не мог питерскую слякоть, холод, пронизывающие ветры с Финского залива. Но что поделаешь, господа? Служба). Появился он, как всегда, ровно в десять, как человек пунктуальный и в службе государевой, и в прочих делах, включая семейные.
«Так-с... Начнем с почты».
«Что же, как всегда, начну с поганых иностранцев».
Надо сказать, что Иван Николаевич Дурново в совершенстве владел тремя европейскими языками – английским, немецким и французским.
Однако первое письмо в жидковатой стопке иностранных писем, лежавшее сверху, судя по всему, было отправлено из Англии соотечественником. Во всяком случае, оба адреса (и министерства, и отправителя) на конверте написаны русским человеком. Иван Николаевич прочитал обратный адрес:
«Соединенное Королевство, Лондон, авеню Роуд, 19, европейская штаб-квартира Теософского общества, Блаватской Елене Петровне».
«Вот те на! Это еще что за напасть такая? Теософское общество...»
Сенатор и министр внутренних дел господин Дурново распечатал конверт и вынул из него три листа бумаги, свернутые вчетверо.
«Ваше превосходитель ство, милостивый государь Иван Николаевич!
К Вам обращается вдова Д.С.С. Блаватского. Я пишу это письмо из Англии, где заканчивается мое земное существование. Письмо не обо мне, а о России и ее судьбе в грядущем двадцатом столетии, которое уже рядом.
Господин сенатор! Не ужели Вы не обратили внимания на статью «Сон кайзера» и помещенную рядом с ней карту Европы в газете The Truth от 20 декабря прошлого года? Три экземпляра ее были из Лондона отправлены в Ваше министерство».
Иван Николаевич откинулся на спинку кресла, призадумался, напрягая память. Нет, положительно никаких англий ских газет в декабре прошлого года он не получал. «Может, сразу в Департамент полиции попали? Испросить? – Он потянулся было к колокольцу, чтобы вызвать делопроизводителя, но передумал. – А! Эка невидаль! В газетенке что-то прописали, да еще в басурманской. Чего только эти строчкогоны не пишут! И наши, доморощенные, тоже. На все обращать внимание? Увольте! Ладно! Чего тут эта вдова еще. . .» И он, окончательно настроившись скептически, читал дальше:
«Хочу уверить Вас, господин министр, что все изложенное в статье «Сон кайзера» – правда. То есть правда – планы клуба «Гольд» и в отношении Европы и что для нас, патриотов России, принципиально важно, в отношении нашего государства. Да, задача тех, кто возглавляет финансовый клуб «Гольд», – расчленение России, отторжение от нее ряда земель, ослабление ее во всех сферах, и здесь будет пущено в ход все: разжигание межнациональной розни, ненависти друг к другу социальных групп, рознящихся материальным положением, провоцирование бунтов, финансирование партий, которые будут призывать темные низы общества к революции и насилию. А во внешней политике клубом «Гольд» уже разработан план разжигания конфликтов между Россией и Германией, который приведет, в конечном счете, к кровопролитной войне. Вернее, может привести. Есть путь предотвращения войны, если Россия будет целенаправленно действовать, – соблаговолите проникнуть в недра клуба «Гольд», дабы разрушить его планы, – у нашего великого государства все необходимое есть для этого. Мне только известно, что их штаб-квартира находится во Франции.
Что касается карты, приложенной к статье «Сон кайзера», то она станет реальностью – или почти реальностью – в первой четверти XX века, если силой, умом и любовью к отечеству не сокрушить планы тех, кто возглавляет клуб «Гольд», чья главная цель – в конечном счете подчинить власти своих капиталов весь земной шар. Ведь кто владеетполной властью в этом далеко не лучшем из миров? Те, в чьих руках сосредоточены абсолютные финансовые средства. Или наоборот: у кого абсолютные финансовые средства современного общества – у того и абсолютная власть над ним.
Глубокоуважаемый Иван Николаевич! Я понимаю: вам нужны конкретные доказательства подтверждения вышесказанного. Увы! У меня вещественных документальных подтверждений и доказательств нет. Я получила все эти знания от своих Учителей, ведущих меня в земной жизни. И это уже область теософии, великой новой, всеобъемлющей человечество религии, к которой – в это я свято верю – рано или поздно (лишь бы не слишком поздно!..) придут все люди Земли. Но это другой разговор, тема его не для сего письма.
А подтверждения истинности сказанного у меня только такие: идущие от теософ ского знания. Первое. Я спешу написать Вам все это, потому что скоро – летом, может быть, осенью, не мне решать, – я расстанусь со своей физической оболочкой...»
«Фу ты! Так и есть! Еще одна неврастеничка! А я-то было уши развесил! И откуда они берутся? Их все больше и больше». «. . .Но Дух мой еще долго будет привязан к Земле и России. Так что мою скорую смерть прошу считать подтверждением истинности изложенного в этом письме.
Если Вы не предпримете никаких действий, история будет двигаться вперед по плану, который разработали вожди клуба «Гольд». Она уже движется по этому плану! И такой ход исторического развития в оставшиеся годы XIX века подтвердят следующие события: 1893–1894 годы – азиатские окраины нашей империи будут поражены опустошительными эпидемиями холеры и чумы; в эти же годы в нескольких губерниях на средней Волге из-за засухи и недорода начнется голод; в обеих русских столицах, в Малороссии, в Польше появятся многочисленные оппозиционные партии (как грибы после дождя – и это будет Ваше выражение, господин сенатор), от умеренно-либеральных до крайне революционных, и последние будут финансироваться зарубежным капиталом; в 1894 году царский престол Российской Империи займет новый помазанник Божий, на второй год после этого день коронации, 18 мая 1896 года, обернется страшной народной трагедией, которая перед моим внутренним взором обозначена лишь одним, пока непонятным, словом – «Ходынка». Наконец, первые годы XX века: начнется ухудшение российско-германских отношений, однако военное столкновение с Германией, скорее всего, отодвинется на десятилетие или полтора десятилетия. Зато почти внезапно, без особых оснований начнется война с Японией, и в ней Россия потерпит позорное сокрушительное поражение, прежде всего в морских сражениях. А этот военный конфуз, соединенный с рядом неурожайных лет в черноземных губерниях России и Малороссии, с ростом революционных партий, со всеобщим недовольством вялым и бездеятельным правительством, приведет в конечном результате к российскому бунту – помните А.С. Пушкина? – «бессмысленному и беспощадному», а попросту – к революции.
Дальше мне пока не дано провидеть трагическую российскую историю.
Но одно хочу подчеркнуть еще и еще раз: под всеми этими событиями лежит (будет лежать) целенаправленная деятельность клуба «Гольд», его план сокрушения России и превращения ее в свою безправную вотчину, дабы туда можно было – без всякого российского противостояния – вкладывать свои капиталы и получать многократные барыши.
И только одно может изменить подобный роковой ход истории: притязания вождей клуба «Гольд» на нашу великую страну должны быть публично разоблачены и обращены в прах.
Так действуйте же, господин министр! Действуйте немедленно. Пока не поздно.
В заключение хочу сказать лишь одно. Мне будет предоставлена возможность моими Учителями и Проводниками по космическим лабиринтам Вселенского бытия еще дважды вмешаться в судьбу России. Уже из других, неземных сфер. И я это сделаю, если тому возникнет трагическая необходимость. Но хочу подчеркнуть: Высшие Силы Мироздания благоволят к тому человеку, к тому государству, к той планете, к той Галактике, которые сами, своими силами, знаниями, волей, любовью решают свои проблемы. Высший Всеохватывающий Разум – Бог, если хотите, – не приемлет пассивных иждивенцев.
26.11.1891 года.
Брайтон, Соединенное Королевство.
Е. П. Блаватская».
Дочитав письмо, Иван Николаевич Дурново опять откинулся на спинку кресла и закрыл набрякшие в результате напряженного чтения веки. От скепсиса, который не покидал его до середины этого невероятного письма, не осталось и следа. Начало болеть внизу живота, в области печени; высохло во рту.
«Ведь бред же! Бред... – думал сенатор в крайнем смятении. – Мистика, неземные сферы, Высший Разум. . . Чушь собачья, уж извините, сударыня! Да, да! Бог наш православный.. . – Иван Николаевич открыл глаза и вяло перекрестился. На душе возникли тревога, неудобство: две большие службы в Казанском соборе пропустил – квартира его рядом, МОСТ через канал перейти – и милости просим в храм Божий. Должна была проходить какаято большая служба. . . Забыл! Благоверная звала... А занемог, полежать хотелось. На первую же службу пойду! Пусть хоть как скрутит – приползу». Опять он перекрестился. Но облегчения не наступило, наоборот, душевное безпокойство усилилось.
Министр внутренних дел государства Российского позвонил в колоколец. В дверях тут же бесшумно возник делопроизводитель Викентий Степанович Разуев.
– Чего изволите, Иван Николаевич?
– Ты вот что, Веня, в Департамент полиции кого-нибудь сгоняй. Послали нам в декабре из Англии газету «Правда».
– Слушаюсь!
Успокоившись, Иван Николаевич все же заснул. И сразу (небывалый случай!) приснился сон. Да какой! Представьте себе: открывается дверь кабинета и вваливается... нет, глазам не поверил господин Дурново, – вваливается (да откуда тебя, нехристя, принесло?) японский генерал, а может быть, и сам ихний император, черт его поймет! Маленький, толстый, в золоченом мундире, орденов всяческих непонятных цельная грудь, рожа круглая, злая, глазки-щелочки молнии мечут. И давай япошка Ивана Николаевича крыть! Слова, само собой, непонятные, а по тону, по этой, дьявол ее раздери, интонации и сомневаться не приходится: по матушке скандалит и далее по-всякому, такому же. А министр наш в кресле лежит, калачиком свернувшись; поза, тут уж не возразишь, унизительная. Японец же, окаянный, совсем разошелся: ногами топочет, слюной брызжет. Так разошелся, руками размахивая, что мундир расстегнулся и одна золоченая пуговица оторвалась, упала, по ковровой дорожке покатившись. Господин Дурново, сделав над собой усилие, резко поднялся с кресла, чтобы взашей выгнать из кабинета непрошеного гостя... И открыл глаза. Оказывается, действительно, стоит он возле кресла, сюртук сердито одергивает, а япошки, само собой, и след простыл, только дверь почему-то приоткрылась.
Тут же предстал пред очи министра Викентий Степанович Разуев - ни жив ни мертв.
– Ну? Что газеты? – Нету-с...
– Как это «нету-с»?
– Да по хозяйственным надобностям употребили. Кто селедку в лавке завернул, чины пониже – на самокрутки с махорочкой пустили. Да уж извиняйте, Иван Николаевич, и для сортира газетки аглицкие сгодились.
– Вот и славно! – сказал министр внутренних дел, пребывая уже окончательно в отменном настроении. – Вот и славно... Поступим так... Снеси, Веня, это письмо госпожи Блаватской в архив. Может, моим преемникам сгодится.
...Господин Дурново не спеша прошелся по своим апартаментам, чувствуя себя отменно, и печень отпустила. «Пожалуй, надо стакан чайку крепкого спросить». Он уже направился было к столу, чтобы позвонить в колоколец, и замер...
Возле кресла, на котором он недавно увидел сон с этим отвратительным японцем, поблескивал золотом маленький круглый предмет. Иван Николаевич с колотящимся сердцем подошел (почемуто на цыпочках) и нагнулся. На полу лежала золоченая пуговица, на которой в синем ободке изображался золотой полумесяц и крохотная звездочка, окруженная его дугой. «Пуговица с мундира японского генерала. . .» Сенатор Дурново почувствовал, что на голове его волосы поднимаются дыбом.
– Чур! Чур! Чур!.. – закричал он дурным голосом, осеняя себя торопливым крестным знамением. И пнул пуговицу ногой. Она проворно покатилась, правда совершенно бесшумно, и исчезла под креслом. Иван Николаевич был близок к обмороку. Он, обливаясь холодным потом, ринулся к столу, схватил колоколец, зазвонил что есть мочи – пусть хоть кто-нибудь зайдет...
Скорее! Скорее!
