IPSISSIMUS
Administrator
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:39.252
Реакции:1.296
Баллы:113
Небольшой турецкий городок в 600 км от Стамбула, - это своеобразная Мекка не только для тех, кто совершает паломничество к Мевлане, известному на весь мир святому поэту суфию, погребенному здесь.
В сокровищнице мировой культуры есть одна удивительная история. Она потрясла, перевернула, преобразила не только ее главных участников и город, в котором они жили. По-своему она изменила мир.
Именно она ежегодно становится поводом для паломничества в турецкий город Конью в 600 км от Стамбула. Именно она собирает в этом городе каждый год 17 декабря тысячи людей со всего мира. О ней написано несколько обширных книг. Но лучше всего о ней поведано в стихах величайшего поэта земли Джалаладдина Руми. Собственно, он и был одним из участников этой истории, а 17 декабря весь мир отмечает день его памяти вот уже на протяжении восьми столетий.
Именно в силу того, что эта история осязаема и реальна, ее очень трудно пересказать. Таким даром обладают, наверное, только поэты. Поэтому мой рассказ будет о городе, где она происходила. Город, хоть и сильно изменился с того времени, но хранит ее энергию. Такую же мощную, как и восемь веков назад.
Улочки в старой части Коньи гудят так, что, шагая вплотную со своим спутником сквозь торговые ряды, можно друг друга не услышать. Продавцы кричат во все горло, и в этой пестрой шумной толчее начинаешь ощущать, что значит восточный базар. Сам процесс, сам акт участия в атмосфере базара важен для торговцев не меньше, чем выручка за продажу. А продавать могут все что угодно, вроде желтых механических цыплят, но завидев туриста, раскатистым голосом кричат: «Very good quality!» Глаза при этом у всех смешливые.
Сладости, запах молотого кофе и приятное дребезжание колокольчика, прикрепленного к то и дело подпрыгивающей кофемолке. В буквальном смысле горы из халвы и неведомых разноцветных приправ. Золотой базар с невероятным количеством лавок, вспыхивающих на солнце сотнями, а может и тысячами ювелирных украшений. Гомон, очереди за мандаринами, лотки с бубликами и постоянно сопровождающая приезжих повсюду фраза «Where are you from?» – так незамедлительно, почти рефлексивно реагируют все без исключения турки на туристов вообще и на светлые глаза и волосы в частности.
Особого разговора достойны ковровые лавки. В них царит совершенно несовременная атмосфера. То ли вязи узоров запутывают время и задерживают его спешный ход, то ли зачаровывает богатство цветов, то ли убаюкивает тепло от обогревателей – от него начинаешь млеть и тихо таять, оттягивая момент выхода на мороз. Время от времени возникает ощущение, что вот-вот из-за приподнятой полы висящих в проходах ковров вдруг появится Гурджиев и сверкнет взглядом в самой своей выразительной магнетической красоте. Это описание Гурджиева как загадочного торговца коврами, оставленное Петром Успенским в одной из своих книг, то и дело норовит здесь материализоваться. А ведь действительно было время, когда, спасаясь от революции, Гурджиев со своими учениками на какое-то время обосновался в Константинополе, современном Стамбуле, столице Турции.
Столицей Анатолии – так называли в древности земли Малой Азии, на территории которых сегодня располагается Турция, – в Средние века был город Конья. Как магнит он притягивал к себе со всех концов средневекового восточно-мусульманского мира все самое искусное, яркое, передовое, выдающееся. Одна арабская легенда гласит о том, что именно в Конье когда-то был погребен прах Платона. Почему в Конье? Это остается загадкой, как и сама история происхождения города. Версий, как водится, существует около десятка – от самых незамысловатых до символичных. Среди них есть и суфийский вариант о том, как однажды два дервиша, друзья Бога, путешествуя, перелетали по небу и один обратился к другому с предложением немного передохнуть. Это оказалось как нельзя кстати, и друг с радостью согласился. Спустившись на землю, дервиши были так очарованы местом, в которое попали, что остались в нем навсегда. Этим местом и была Конья.
С начала 70-х годов XX века Конья – своеобразная Мекка для археологов со всего мира. Они стремятся побывать здесь, чтобы изучить останки древнего поселения Чатал-Хююк, датируемого 7 тыс. до н. э. В 1961–1963 годах английских археолог Джеймс Мелларт при раскопках в 7 км от Коньи обнаружил ярчайший памятник неолита Западной Азии. По оценке ученых, это одна из древнейших матриархальных раннеземледельческих культур. Именно в Чатал-Хююке была найдена знаменитая статуя Богини Матери и примитивные росписи камней. Для изучения и соблюдения условий хранения статую отвезли в музей в Анкару, подлинным в Чатал-Хююке осталось только место раскопок, на котором хорошо виден план устройства поселения. Все находки, в том числе и росписи, выставленные сегодня в маленькой комнате-музее, – это реконструкция для туристов.
Ученые считают, что во времена расцвета этой культуры, 7–6 тыс. до н. э., на Конийской равнине существовало более 20 небольших оседлых поселений, но именно Чатал-Хююк, занимающий площадь 13 га, играл роль столицы для этих племен. Среди самых древних найденных скульптур – фигурки так называемых венер, женщин с массивными бедрами, ягодицами и грудью и еле намеченными головками и ногами. Некоторые исследователи считают «утрированную феминизацию» фигурок богинь признаком не только матриархального уклада в ведении хозяйства, но отображением того, какие энергии преобладали в те давние времена на Земле. Позднее, когда на смену культам плодородия пришла вера в мужские божества, это было следствием и свидетельством того, что на Земле поменялись доминирующие энергии – с «женских», земляных, на «мужские», небесные.
По словам смотрителя крохотного музея, до сих пор Чатал-Хююк среди местного населения считается своеобразным местом силы, куда приходят если не осмотреть раскопки, то просто побродить по холмам. На протяжении всех 9 тыс. лет со времени возникновения здесь очага древней культуры, место продолжает оставаться своего рода ритуальным.
По каким-то причинам Конья не оставляла к себе равнодушными легендарных личностей на протяжении всей своей истории. Известно, что в ее пригороде, местечке под названием Клистра, в 50-е годы читал первые христианские проповеди святой Апостол Павел. Впоследствии это место стало одним из поселений ранних христиан. Хорошо сохранилась крохотная высеченная в камне церковь с куполообразным сводом и знаком креста над входом, рядом кельи, небольшой резервуар, возможно, для хранения воды. Напротив церкви – отвесные скалы, испещренные нишами, проходами, галереями, залами. Удивительно, как в этом голом камне могли жить люди – кроме до костей пробирающего холода, в округе нет ни деревьев, ни воды. Но в ясную погоду на горы, окутанные дымкой, размеренно ложится величественный закат и скрашивает суровую нелюдимость этих мест.
Другой знаменитый древний христианский памятник – церковь Святой Елены – расположен в 20 км от Коньи, в городе Силле. В 327 году мать византийского императора Константина во время путешествия в Иерусалим остановилась здесь. Увидев могилы, надписи на которых говорили о том, что в этом месте похоронены первые христиане, она решила построить монастырь, впоследствии названный ее именем. Сейчас этот православных храм, конечно, недействующий, но какое впечатление он производит среди разбросанных в этой горной местности мусульманских домов и мечетей! Горная порода здесь имеет легкий розово-фиолетовый оттенок, со временем темнеющий и набирающий цвет. И каменные стены с вырезанными на них раннехристианскими символами отливают тонким фиолетовым свечением. В Турции вообще свет необыкновенный – с легкой дымкой, приглушенный, словно вуаль, размягчающий любой контур и проявляющий внутреннее свечение предметов…
Одна из бесценных достопримечательностей Коньи – ее музеи. В это сложно поверить, но экспонаты в них зачастую намного моложе обителей, в которых хранятся, поскольку располагаются в зданиях мечетей XIII века. Именно в XIII веке Конья стала столицей сельджукского султаната и достигла своего самого мощного культурного, религиозного, философского, научного расцвета. Гонимые ордами Чингисхана, в Конью, щедро дававшую приют, стекались просвещенные люди со всей Малой Азии.
В это время в Конье жил мистик, поэт, суфий Джалаладдин Руми. Сегодня, спустя восемь столетий со дня его рождения, Руми – второй самый читаемый исламский автор после пророка Мухаммеда. Поэт, чьи переводы на английский обогнали по тиражам самого Шекспира – феномен, которого не было в англоязычной поэзии 400 лет. Его философско-мистическое произведение «Меснави» – «Поэму о скрытом смысле», названную великим Джами «Кораном на персидском языке», – изучают в странах ислама в специальных школах, медресе, существующих с XIII века. Память о Руми – это такая же неотъемлемая часть жизни города, как сам его воздух, пропитанный удивительными историями.
По дошедшим до нас свидетельствам, история поэта Руми началась осенним полднем 29 ноября 1244 года. Об этом легендарном дне существует несколько преданий. По одному из них Руми, 36-летний мюдерисс, один из самых ученых в столице сельджукских султанов, подвижник и суфийский проповедник, глубоко почитаемый и в Конье, и далеко за ее пределами среди улемов, султанов и простых мастеровых, выехал на муле из своего медресе. За ним шли ученики. Его путь пролегал через шумную базарную площадь. Как вдруг к нему подошел человек в дорожной одежде, взял под уздцы его мула и задал вопрос, от которого Руми, словно сраженный, упал в обморок. Сам ли вопрос или то, как он был задан, или самое главное – кем? С высоты своего статуса, своей учености, своего опыта и мировоззрения Руми упал наземь, а затем, очнувшись, обнял странствующего человека по имени Шамсаддин Тамбризи и признал в нем своего учителя. Они отправились в дом золотых дел мастера Саляхеддина и провели там в мистических беседах несколько недель или месяцев. С этого момента и началось то стремительное преображение, которое подарило миру «наставника с сияющим сердцем», поэта Джалаладдина Руми.
Другое предание говорит, что когда Шамсаддин прибыл в Конью, он увидел Мевлану сидящим у фонтана. Рядом с собой тот положил свои книги. «Что это?» – спросил Шамс. «Слова. Зачем они тебе?» – ответил Руми. Шамс собрал и выбросил все книги в воду. «Как ты осмелился? – воскликнул Мевлана. – В этих книгах уникальные рукописи моего отца, коих нигде более нет». Шамс, опустив руку в воду, вытащил одну за другой все книги, и все они были сухими. «В чем твой секрет?» – спросил Руми. «Завг (желание Бога) и хал (духовное состояние). А тебе что до этого?» – спросил Шамс. Они обнялись и скрылись в уединении.
По третьей версии, Мевлана сидел дома в окружении учеников и книг, когда к нему вошел Шамс и, указав на книги, спросил: «Что это?». «Тебе ли это не знать», – ответил Руми. Едва он произнес эти слова, как на книги обрушилось пламя, и они превратились в пепел. «Что это?» – спросил Руми. «Тебе ли это не знать», – ответил Шамс и удалился.
Тридцать лет спустя, подводя итог своей жизни, Руми сказал: «Я загорелся, горел и сгорел». И загорелся он именно в тот момент, когда впервые увидел Шамсаддина. Бог дал им всего два года общения, но оно было таким испепеляюще-интенсивным. Шамс обладал совершенно неординарной, сражающей силой.
Когда они встретились, ему было уже около 60, и все, что о нем было известно – он странствующий дервиш, который не примкнул ни к одному суфийскому братству, и его также называли «Париндах» («Птицы»), потому что он потратил свою жизнь, путешествуя по миру в поисках истины.
Ахмад Афлаки, один из самых знаменитых биографов Руми, пишет о нем следующее: «Шамс молил Бога, чтобы Тот дал ему знать того, кто являлся самым открытым Божественной Воле, чтобы он смог пойти к нему и научиться у него великим таинствам Божественной Любви. До него дошло, что сын Бахауддина из Балха и является тем человеком, который больше всех расположен к Богу. Поэтому Шамс отправился в Конью». Давлат-шах, еще один легендарный летописец, дополняет сказанное: «Шамс Табризи искал человека, который мог бы поделиться с ним духовной силой, человека, который мог бы понять кризис его динамической личности, человека, который мог воспринять и поглотить его эмоциональный опыт, человека, которого он мог сформировать, уничтожить, создать, пересоздать и возвысить. Это было поиском человека, который свободно, словно птица, порхал с одной земли на другую. Учитель Шамса, Рухуддин Санджаби, наконец, указал своему ученику правильное направление и подсказал ему отправиться в Конью».
Судя по этим комментариям, Шамс был реализованной личностью, но личностью очень неординарной. Для большинства его обжигающее присутствие было невыносимо, «он обладал огромной силой видения в общении». Шамсу нужен был человек, который смог бы вынести его, человек, который достаточно «храбр, силен, ясен, необуздан, чтобы разбиться, чтобы предаться силе, сгореть и возродиться». Встретившись, они оба поняли, что все это время искали друг друга.
Впоследствии Шамс был убит учениками Руми. Из ревности, из человеческого малодушия. Чтобы пережить эту утрату, силу которой, как предсказывал Мевлана, никому не дано будет ни понять, ни вместить, Руми нужно было сгореть, пройти полный цикл трансформации, постичь то, где нет смерти. Нет ничего, кроме Любви.
Я хочу поцеловать тебя,
А цена моего поцелуя – моя жизнь,
И теперь моя любовь бежит к моей жизни с криком:
«Как дешево! Давай купим!»
Очень мало переводов Руми оставляют у его стихов крылья. Переводчик невольно делает из Мевланы зеркало своего восприятия, и как далеко мы оказываемся подчас от смысла его послания. Один из лучших, на мой взгляд, переводов – книга, изданная небольшим тиражом «Софией», «Сокровища вспоминания» в переводе с английского Леонида Тираспольского, шейха суфийского братства Ниматуллахи. Это нерифмованные, белые, стихи, собранные из разных произведений – Меснави, Дивана Шамса Табризи и Рубайата Руми – и часто переведенные с английских изданий, подготовленных Колманом Барксом.
2007 год был объявлен ЮНЕСКО годом Джалаладдина Руми, и по всему миру проводились встречи, симпозиумы, издавались книги поэта. Кульминацией должен был стать фестиваль в день его памяти 17 декабря в новом культурном центре Коньи. Но это представление по содержанию больше напоминает театральное действо. Все неофициальное, живое происходит в небольших даргах. Так в Турции называю дома, где живут и обучают суфийские наставники, это слово применяется и к обители уже почивших святых, поскольку по традиции их усыпальницей становится место, где они преподавали, молились, давали посвящение. Даргах Али-Бабы, одного из наставников Ордена Мевлеви, Ордена Руми, представляет собой такой традиционный турецкий дом, в одной из комнат которого покоится саван глубокого изумрудного цвета, это усыпальница ушедшего несколько лет назад предыдущего шейха Ордена. В даргах Али-Бабы и состоялась в эти дни главная неформальная встреча суфиев различных орденов. Люди из Ирана, Голландии, Литвы, Турции, России пели зиркы, кружились, играли на музыкальных инструментах. На первый взгляд, все происходившее могло показаться стихийным – смена действий, ритм пения, совместная трапеза, зикры, отдых, снова музыка, снова зикры, кружения… Но в то же время во всем этом ощущался какой-то внутренний наполняющий ритм.
Сэма – это пища влюбленных в Бога,
ибо в ней присутствует вкус успокоенности ума.
От слышания определенных звуков
набирает силу видение, пока оно не обретает
конкретные формы в воображении.
Огонь любви разгорается от мелодий.
Сэма – так называют особые собрания в духовной практике суфиев, на которых звучит музыка, читают аяты Корана, делают зикр, и дервиши вращаются в мистическом танце. Впервые в этом экстатическом танце-вращении тайну пульсирующей Вселенной, вращающихся планет, небесных тел и атомов, всего живого в мироздании познал Руми. Однажды, годы спустя убийства Шамса, он услышал перезвон, который рождается от ударов молоточками по золотым пластинам, – в мастерской его друга Саляхеддина работали мастеровые. И этот ритм внезапно вошел в сердце Руми – он взмахнул рукой и очень медленно, словно вплавляясь в самую глубину движения, начал вращаться. Увидев это, поняв всю необъятную красоту происходящего с Мевланой, Саляхеддин был захвачен этой энергией и, выбежав на улицу, стал кружиться вместе с ним. Позднее этот танец со своей богатой символикой и внутренним значением станет частью духовной практики суфиев. Последователи Руми после его смерти создадут Орден Мевланы Джалаладдина Руми – Орден вращающихся дервишей.
В Коране сказано: «Гордо стой в этом мире, но кланяйся в следующем». И дервиши в высоких шапках, в белых платьях, со слегка склоненными на бок головами, твердо опираясь левой ногой о пол и раскинув руки в стороны – правой ладонью вверх, левой вниз – вращаются с таким спокойствием, грациозностью и полнотой движения, что кажется, будто внутри них, в самом центре, остается нечто полностью неподвижное. Пространство, соединяющее оба мира. Вращение звезд, планет и бесконечных вселенных вокруг одной неподвижной точки.
Руми называл святыней пространство сердца:
Не спрашивай меня о молитвенных камнях.
Любое место, где я преклоню голову, –
молитвенный камень.
Не говори о направлениях –
все шесть направлений указывают на Него.
Сады, и пламя, и соловьи,
кружащиеся дервиши и братство –
отбрось все это прочь
и бросайся в Его любовь.
Побывав в Конье, невозможно остаться прежним, как невозможно дважды войти в одну воду. Решат Фейлд, английский писатель, так описал свой приезд в Конью на гробницу Шамса: «…как только я переступил порог <усыпальницы>, уже невозможно было избавиться от невероятного присутствия, заполнявшего комнату. Как будто я вошел в другое измерение, где сила любви настолько велика, что разбивает вдребезги все предвзятые мысли, начисто вымывает прошлое, врывается вовнутрь, чтобы отпереть дверь к сердцу. Помню, что я попытался молиться; хотя не было нужды в том, чтобы говорить или делать что-либо. Нужно было только открыться и позволить этому присутствию любви войти в тебя…». И это через 700 с лишним лет после смерти Шамсаддина!
Руми и Шамс захоронены в разных даргах. У Руми всегда много людей: чтобы уменьшить «влияние суфиев на общественную жизнь в Турции» светское правительство Ататюрка в 1927 году запретило суфийским братствам проведение обрядов у могил святых, и мавзолей Руми превратили в музей, куда приходят не только молиться, но и просто на экскурсию. К Шамсу же редко кто зайдет из любопытства. Энергия там необычайно мощная. То самое присутствие, о котором писал Решат Фейлд, по-прежнему пульсирует, заполняет, затопляет пространство, начисто вымывает все ненужное из головы, из сердца, из самых дальних закутков души. Быть может, именно эта сила – всепоглощающая сила пробужденности Шамса – буквально сразила Руми в день их легендарной встречи.
В музее Руми можно увидеть совершенно разных людей. Для одних прийти к Мевлане означает получить благословение, для других – это красивая древняя достопримечательность, о которой в Конье знает каждый ребенок. Иногда, чтобы проникнуться атмосферой, исходящей от Руми, у его могилы читают Коран или его стихи.
Орнаменты, каллиграфия, музыка и тишина, призыв мечети, будящий тебя ночью, женщины, с ног до головы укутанные в платок, мужчины с четками в руках, юный дервиш, вращающийся так, словно это тихая песня разливается по залу… Помимо, сверх и сильнее всего прочего, Конья дарит ощущение прикосновения к той самой истории, прикосновение ощутимое и очень реальное. И именно в силу того, что эта история продолжает жить, она едва ли выразима словами, но по-прежнему наполняет сердце неизъяснимой силой присутствия.
В сокровищнице мировой культуры есть одна удивительная история. Она потрясла, перевернула, преобразила не только ее главных участников и город, в котором они жили. По-своему она изменила мир.
Именно она ежегодно становится поводом для паломничества в турецкий город Конью в 600 км от Стамбула. Именно она собирает в этом городе каждый год 17 декабря тысячи людей со всего мира. О ней написано несколько обширных книг. Но лучше всего о ней поведано в стихах величайшего поэта земли Джалаладдина Руми. Собственно, он и был одним из участников этой истории, а 17 декабря весь мир отмечает день его памяти вот уже на протяжении восьми столетий.
Именно в силу того, что эта история осязаема и реальна, ее очень трудно пересказать. Таким даром обладают, наверное, только поэты. Поэтому мой рассказ будет о городе, где она происходила. Город, хоть и сильно изменился с того времени, но хранит ее энергию. Такую же мощную, как и восемь веков назад.
Улочки в старой части Коньи гудят так, что, шагая вплотную со своим спутником сквозь торговые ряды, можно друг друга не услышать. Продавцы кричат во все горло, и в этой пестрой шумной толчее начинаешь ощущать, что значит восточный базар. Сам процесс, сам акт участия в атмосфере базара важен для торговцев не меньше, чем выручка за продажу. А продавать могут все что угодно, вроде желтых механических цыплят, но завидев туриста, раскатистым голосом кричат: «Very good quality!» Глаза при этом у всех смешливые.
Сладости, запах молотого кофе и приятное дребезжание колокольчика, прикрепленного к то и дело подпрыгивающей кофемолке. В буквальном смысле горы из халвы и неведомых разноцветных приправ. Золотой базар с невероятным количеством лавок, вспыхивающих на солнце сотнями, а может и тысячами ювелирных украшений. Гомон, очереди за мандаринами, лотки с бубликами и постоянно сопровождающая приезжих повсюду фраза «Where are you from?» – так незамедлительно, почти рефлексивно реагируют все без исключения турки на туристов вообще и на светлые глаза и волосы в частности.
Особого разговора достойны ковровые лавки. В них царит совершенно несовременная атмосфера. То ли вязи узоров запутывают время и задерживают его спешный ход, то ли зачаровывает богатство цветов, то ли убаюкивает тепло от обогревателей – от него начинаешь млеть и тихо таять, оттягивая момент выхода на мороз. Время от времени возникает ощущение, что вот-вот из-за приподнятой полы висящих в проходах ковров вдруг появится Гурджиев и сверкнет взглядом в самой своей выразительной магнетической красоте. Это описание Гурджиева как загадочного торговца коврами, оставленное Петром Успенским в одной из своих книг, то и дело норовит здесь материализоваться. А ведь действительно было время, когда, спасаясь от революции, Гурджиев со своими учениками на какое-то время обосновался в Константинополе, современном Стамбуле, столице Турции.
Столицей Анатолии – так называли в древности земли Малой Азии, на территории которых сегодня располагается Турция, – в Средние века был город Конья. Как магнит он притягивал к себе со всех концов средневекового восточно-мусульманского мира все самое искусное, яркое, передовое, выдающееся. Одна арабская легенда гласит о том, что именно в Конье когда-то был погребен прах Платона. Почему в Конье? Это остается загадкой, как и сама история происхождения города. Версий, как водится, существует около десятка – от самых незамысловатых до символичных. Среди них есть и суфийский вариант о том, как однажды два дервиша, друзья Бога, путешествуя, перелетали по небу и один обратился к другому с предложением немного передохнуть. Это оказалось как нельзя кстати, и друг с радостью согласился. Спустившись на землю, дервиши были так очарованы местом, в которое попали, что остались в нем навсегда. Этим местом и была Конья.
С начала 70-х годов XX века Конья – своеобразная Мекка для археологов со всего мира. Они стремятся побывать здесь, чтобы изучить останки древнего поселения Чатал-Хююк, датируемого 7 тыс. до н. э. В 1961–1963 годах английских археолог Джеймс Мелларт при раскопках в 7 км от Коньи обнаружил ярчайший памятник неолита Западной Азии. По оценке ученых, это одна из древнейших матриархальных раннеземледельческих культур. Именно в Чатал-Хююке была найдена знаменитая статуя Богини Матери и примитивные росписи камней. Для изучения и соблюдения условий хранения статую отвезли в музей в Анкару, подлинным в Чатал-Хююке осталось только место раскопок, на котором хорошо виден план устройства поселения. Все находки, в том числе и росписи, выставленные сегодня в маленькой комнате-музее, – это реконструкция для туристов.
Ученые считают, что во времена расцвета этой культуры, 7–6 тыс. до н. э., на Конийской равнине существовало более 20 небольших оседлых поселений, но именно Чатал-Хююк, занимающий площадь 13 га, играл роль столицы для этих племен. Среди самых древних найденных скульптур – фигурки так называемых венер, женщин с массивными бедрами, ягодицами и грудью и еле намеченными головками и ногами. Некоторые исследователи считают «утрированную феминизацию» фигурок богинь признаком не только матриархального уклада в ведении хозяйства, но отображением того, какие энергии преобладали в те давние времена на Земле. Позднее, когда на смену культам плодородия пришла вера в мужские божества, это было следствием и свидетельством того, что на Земле поменялись доминирующие энергии – с «женских», земляных, на «мужские», небесные.
По словам смотрителя крохотного музея, до сих пор Чатал-Хююк среди местного населения считается своеобразным местом силы, куда приходят если не осмотреть раскопки, то просто побродить по холмам. На протяжении всех 9 тыс. лет со времени возникновения здесь очага древней культуры, место продолжает оставаться своего рода ритуальным.
По каким-то причинам Конья не оставляла к себе равнодушными легендарных личностей на протяжении всей своей истории. Известно, что в ее пригороде, местечке под названием Клистра, в 50-е годы читал первые христианские проповеди святой Апостол Павел. Впоследствии это место стало одним из поселений ранних христиан. Хорошо сохранилась крохотная высеченная в камне церковь с куполообразным сводом и знаком креста над входом, рядом кельи, небольшой резервуар, возможно, для хранения воды. Напротив церкви – отвесные скалы, испещренные нишами, проходами, галереями, залами. Удивительно, как в этом голом камне могли жить люди – кроме до костей пробирающего холода, в округе нет ни деревьев, ни воды. Но в ясную погоду на горы, окутанные дымкой, размеренно ложится величественный закат и скрашивает суровую нелюдимость этих мест.
Другой знаменитый древний христианский памятник – церковь Святой Елены – расположен в 20 км от Коньи, в городе Силле. В 327 году мать византийского императора Константина во время путешествия в Иерусалим остановилась здесь. Увидев могилы, надписи на которых говорили о том, что в этом месте похоронены первые христиане, она решила построить монастырь, впоследствии названный ее именем. Сейчас этот православных храм, конечно, недействующий, но какое впечатление он производит среди разбросанных в этой горной местности мусульманских домов и мечетей! Горная порода здесь имеет легкий розово-фиолетовый оттенок, со временем темнеющий и набирающий цвет. И каменные стены с вырезанными на них раннехристианскими символами отливают тонким фиолетовым свечением. В Турции вообще свет необыкновенный – с легкой дымкой, приглушенный, словно вуаль, размягчающий любой контур и проявляющий внутреннее свечение предметов…
Одна из бесценных достопримечательностей Коньи – ее музеи. В это сложно поверить, но экспонаты в них зачастую намного моложе обителей, в которых хранятся, поскольку располагаются в зданиях мечетей XIII века. Именно в XIII веке Конья стала столицей сельджукского султаната и достигла своего самого мощного культурного, религиозного, философского, научного расцвета. Гонимые ордами Чингисхана, в Конью, щедро дававшую приют, стекались просвещенные люди со всей Малой Азии.
В это время в Конье жил мистик, поэт, суфий Джалаладдин Руми. Сегодня, спустя восемь столетий со дня его рождения, Руми – второй самый читаемый исламский автор после пророка Мухаммеда. Поэт, чьи переводы на английский обогнали по тиражам самого Шекспира – феномен, которого не было в англоязычной поэзии 400 лет. Его философско-мистическое произведение «Меснави» – «Поэму о скрытом смысле», названную великим Джами «Кораном на персидском языке», – изучают в странах ислама в специальных школах, медресе, существующих с XIII века. Память о Руми – это такая же неотъемлемая часть жизни города, как сам его воздух, пропитанный удивительными историями.
По дошедшим до нас свидетельствам, история поэта Руми началась осенним полднем 29 ноября 1244 года. Об этом легендарном дне существует несколько преданий. По одному из них Руми, 36-летний мюдерисс, один из самых ученых в столице сельджукских султанов, подвижник и суфийский проповедник, глубоко почитаемый и в Конье, и далеко за ее пределами среди улемов, султанов и простых мастеровых, выехал на муле из своего медресе. За ним шли ученики. Его путь пролегал через шумную базарную площадь. Как вдруг к нему подошел человек в дорожной одежде, взял под уздцы его мула и задал вопрос, от которого Руми, словно сраженный, упал в обморок. Сам ли вопрос или то, как он был задан, или самое главное – кем? С высоты своего статуса, своей учености, своего опыта и мировоззрения Руми упал наземь, а затем, очнувшись, обнял странствующего человека по имени Шамсаддин Тамбризи и признал в нем своего учителя. Они отправились в дом золотых дел мастера Саляхеддина и провели там в мистических беседах несколько недель или месяцев. С этого момента и началось то стремительное преображение, которое подарило миру «наставника с сияющим сердцем», поэта Джалаладдина Руми.
Другое предание говорит, что когда Шамсаддин прибыл в Конью, он увидел Мевлану сидящим у фонтана. Рядом с собой тот положил свои книги. «Что это?» – спросил Шамс. «Слова. Зачем они тебе?» – ответил Руми. Шамс собрал и выбросил все книги в воду. «Как ты осмелился? – воскликнул Мевлана. – В этих книгах уникальные рукописи моего отца, коих нигде более нет». Шамс, опустив руку в воду, вытащил одну за другой все книги, и все они были сухими. «В чем твой секрет?» – спросил Руми. «Завг (желание Бога) и хал (духовное состояние). А тебе что до этого?» – спросил Шамс. Они обнялись и скрылись в уединении.
По третьей версии, Мевлана сидел дома в окружении учеников и книг, когда к нему вошел Шамс и, указав на книги, спросил: «Что это?». «Тебе ли это не знать», – ответил Руми. Едва он произнес эти слова, как на книги обрушилось пламя, и они превратились в пепел. «Что это?» – спросил Руми. «Тебе ли это не знать», – ответил Шамс и удалился.
Тридцать лет спустя, подводя итог своей жизни, Руми сказал: «Я загорелся, горел и сгорел». И загорелся он именно в тот момент, когда впервые увидел Шамсаддина. Бог дал им всего два года общения, но оно было таким испепеляюще-интенсивным. Шамс обладал совершенно неординарной, сражающей силой.
Когда они встретились, ему было уже около 60, и все, что о нем было известно – он странствующий дервиш, который не примкнул ни к одному суфийскому братству, и его также называли «Париндах» («Птицы»), потому что он потратил свою жизнь, путешествуя по миру в поисках истины.
Ахмад Афлаки, один из самых знаменитых биографов Руми, пишет о нем следующее: «Шамс молил Бога, чтобы Тот дал ему знать того, кто являлся самым открытым Божественной Воле, чтобы он смог пойти к нему и научиться у него великим таинствам Божественной Любви. До него дошло, что сын Бахауддина из Балха и является тем человеком, который больше всех расположен к Богу. Поэтому Шамс отправился в Конью». Давлат-шах, еще один легендарный летописец, дополняет сказанное: «Шамс Табризи искал человека, который мог бы поделиться с ним духовной силой, человека, который мог бы понять кризис его динамической личности, человека, который мог воспринять и поглотить его эмоциональный опыт, человека, которого он мог сформировать, уничтожить, создать, пересоздать и возвысить. Это было поиском человека, который свободно, словно птица, порхал с одной земли на другую. Учитель Шамса, Рухуддин Санджаби, наконец, указал своему ученику правильное направление и подсказал ему отправиться в Конью».
Судя по этим комментариям, Шамс был реализованной личностью, но личностью очень неординарной. Для большинства его обжигающее присутствие было невыносимо, «он обладал огромной силой видения в общении». Шамсу нужен был человек, который смог бы вынести его, человек, который достаточно «храбр, силен, ясен, необуздан, чтобы разбиться, чтобы предаться силе, сгореть и возродиться». Встретившись, они оба поняли, что все это время искали друг друга.
Впоследствии Шамс был убит учениками Руми. Из ревности, из человеческого малодушия. Чтобы пережить эту утрату, силу которой, как предсказывал Мевлана, никому не дано будет ни понять, ни вместить, Руми нужно было сгореть, пройти полный цикл трансформации, постичь то, где нет смерти. Нет ничего, кроме Любви.
Я хочу поцеловать тебя,
А цена моего поцелуя – моя жизнь,
И теперь моя любовь бежит к моей жизни с криком:
«Как дешево! Давай купим!»
Очень мало переводов Руми оставляют у его стихов крылья. Переводчик невольно делает из Мевланы зеркало своего восприятия, и как далеко мы оказываемся подчас от смысла его послания. Один из лучших, на мой взгляд, переводов – книга, изданная небольшим тиражом «Софией», «Сокровища вспоминания» в переводе с английского Леонида Тираспольского, шейха суфийского братства Ниматуллахи. Это нерифмованные, белые, стихи, собранные из разных произведений – Меснави, Дивана Шамса Табризи и Рубайата Руми – и часто переведенные с английских изданий, подготовленных Колманом Барксом.
2007 год был объявлен ЮНЕСКО годом Джалаладдина Руми, и по всему миру проводились встречи, симпозиумы, издавались книги поэта. Кульминацией должен был стать фестиваль в день его памяти 17 декабря в новом культурном центре Коньи. Но это представление по содержанию больше напоминает театральное действо. Все неофициальное, живое происходит в небольших даргах. Так в Турции называю дома, где живут и обучают суфийские наставники, это слово применяется и к обители уже почивших святых, поскольку по традиции их усыпальницей становится место, где они преподавали, молились, давали посвящение. Даргах Али-Бабы, одного из наставников Ордена Мевлеви, Ордена Руми, представляет собой такой традиционный турецкий дом, в одной из комнат которого покоится саван глубокого изумрудного цвета, это усыпальница ушедшего несколько лет назад предыдущего шейха Ордена. В даргах Али-Бабы и состоялась в эти дни главная неформальная встреча суфиев различных орденов. Люди из Ирана, Голландии, Литвы, Турции, России пели зиркы, кружились, играли на музыкальных инструментах. На первый взгляд, все происходившее могло показаться стихийным – смена действий, ритм пения, совместная трапеза, зикры, отдых, снова музыка, снова зикры, кружения… Но в то же время во всем этом ощущался какой-то внутренний наполняющий ритм.
Сэма – это пища влюбленных в Бога,
ибо в ней присутствует вкус успокоенности ума.
От слышания определенных звуков
набирает силу видение, пока оно не обретает
конкретные формы в воображении.
Огонь любви разгорается от мелодий.
Сэма – так называют особые собрания в духовной практике суфиев, на которых звучит музыка, читают аяты Корана, делают зикр, и дервиши вращаются в мистическом танце. Впервые в этом экстатическом танце-вращении тайну пульсирующей Вселенной, вращающихся планет, небесных тел и атомов, всего живого в мироздании познал Руми. Однажды, годы спустя убийства Шамса, он услышал перезвон, который рождается от ударов молоточками по золотым пластинам, – в мастерской его друга Саляхеддина работали мастеровые. И этот ритм внезапно вошел в сердце Руми – он взмахнул рукой и очень медленно, словно вплавляясь в самую глубину движения, начал вращаться. Увидев это, поняв всю необъятную красоту происходящего с Мевланой, Саляхеддин был захвачен этой энергией и, выбежав на улицу, стал кружиться вместе с ним. Позднее этот танец со своей богатой символикой и внутренним значением станет частью духовной практики суфиев. Последователи Руми после его смерти создадут Орден Мевланы Джалаладдина Руми – Орден вращающихся дервишей.
В Коране сказано: «Гордо стой в этом мире, но кланяйся в следующем». И дервиши в высоких шапках, в белых платьях, со слегка склоненными на бок головами, твердо опираясь левой ногой о пол и раскинув руки в стороны – правой ладонью вверх, левой вниз – вращаются с таким спокойствием, грациозностью и полнотой движения, что кажется, будто внутри них, в самом центре, остается нечто полностью неподвижное. Пространство, соединяющее оба мира. Вращение звезд, планет и бесконечных вселенных вокруг одной неподвижной точки.
Руми называл святыней пространство сердца:
Не спрашивай меня о молитвенных камнях.
Любое место, где я преклоню голову, –
молитвенный камень.
Не говори о направлениях –
все шесть направлений указывают на Него.
Сады, и пламя, и соловьи,
кружащиеся дервиши и братство –
отбрось все это прочь
и бросайся в Его любовь.
Побывав в Конье, невозможно остаться прежним, как невозможно дважды войти в одну воду. Решат Фейлд, английский писатель, так описал свой приезд в Конью на гробницу Шамса: «…как только я переступил порог <усыпальницы>, уже невозможно было избавиться от невероятного присутствия, заполнявшего комнату. Как будто я вошел в другое измерение, где сила любви настолько велика, что разбивает вдребезги все предвзятые мысли, начисто вымывает прошлое, врывается вовнутрь, чтобы отпереть дверь к сердцу. Помню, что я попытался молиться; хотя не было нужды в том, чтобы говорить или делать что-либо. Нужно было только открыться и позволить этому присутствию любви войти в тебя…». И это через 700 с лишним лет после смерти Шамсаддина!
Руми и Шамс захоронены в разных даргах. У Руми всегда много людей: чтобы уменьшить «влияние суфиев на общественную жизнь в Турции» светское правительство Ататюрка в 1927 году запретило суфийским братствам проведение обрядов у могил святых, и мавзолей Руми превратили в музей, куда приходят не только молиться, но и просто на экскурсию. К Шамсу же редко кто зайдет из любопытства. Энергия там необычайно мощная. То самое присутствие, о котором писал Решат Фейлд, по-прежнему пульсирует, заполняет, затопляет пространство, начисто вымывает все ненужное из головы, из сердца, из самых дальних закутков души. Быть может, именно эта сила – всепоглощающая сила пробужденности Шамса – буквально сразила Руми в день их легендарной встречи.
В музее Руми можно увидеть совершенно разных людей. Для одних прийти к Мевлане означает получить благословение, для других – это красивая древняя достопримечательность, о которой в Конье знает каждый ребенок. Иногда, чтобы проникнуться атмосферой, исходящей от Руми, у его могилы читают Коран или его стихи.
Орнаменты, каллиграфия, музыка и тишина, призыв мечети, будящий тебя ночью, женщины, с ног до головы укутанные в платок, мужчины с четками в руках, юный дервиш, вращающийся так, словно это тихая песня разливается по залу… Помимо, сверх и сильнее всего прочего, Конья дарит ощущение прикосновения к той самой истории, прикосновение ощутимое и очень реальное. И именно в силу того, что эта история продолжает жить, она едва ли выразима словами, но по-прежнему наполняет сердце неизъяснимой силой присутствия.