Колдуны и бесы

Мужика, женщина одна рассказывала, учить на бесей стали. Привели его в двенадцать часов ночи в баню чёрную, по-чёрному топят. Глянул, а там на полке собака рыжая, огромная такая собака сидит. Ему говорит этот, который бесястый, учил который бесей: "Полезай в пасть собаки-то!" - "Да боязно". - "Полезай, полезай!" Собака-то пасть рашеперила, полез скрозь, из заду вылез, а там лебедь белая пасть рашеперила, он тожо полез. С бани-то выходит, а с им парнишечка маленькой: "Давай, дядя, хоть корову спорть". Он спортил, а тут ишо парнишечка, ну, такой жо. Оне оба стали работу просить. Он, мужик-от, на покос их взял, он косил тогда. Весь день косили втроём. Оне-то тожо косят, косят. А назавтре пришёл грести-то, которы я выкосил, говорит, только те и выкошены, а которы оне, даже трава на смята.

От матери слышала, что парни в деревне привязались к колдуну: научи! Он им говорит: "Приходите в двенадцать часов к бане, заходите и стреляйте в передний угол. Выбежит из печки собака, лезьте в пасть". У одного вышло - научился. Второму показалось Христово распятие - он не стал стрелять. Видимо, господь его не допустил.

А тут этот старик еретик-то был, у меня в избушку напрашивался. У нас с братом собака была. Брат-от Черепанов Семён Иванович. Старик у нас на собаку поглядел. Назавтра пошли в лес - ни одной белочки, а били по двенадцать-пятнадцать белочек, хоть были пацанами: ему - пятнадцать, мне - четырнадцать. Я сызмальства охотник. Меня самого на чертей учили. Я говорю: "Своим потом проживу, никаких чертей ваших не хочу". - " А ставь водку, мы тебя научим, ты никого не будешь бояться. Тебе диявол всех подгонит, только собирай". Мне самому это набивали и присушные эти слова набивали тожо.

А вот мне тоже один сказал. Про Булдырью слыхал? Ваня Кукарека был там, старик. Как-то вечером у меня спрашивает, - я там два лета рыбачил, с Соликамска приезжал: "Ты, говорит, Егорушко, охотишша?" Я говорю: "Охочусь". - "Ну как?" - "Сегодня хорошо, а завтра опять плохо". - "Вот ты ничё не знаешь, потому ты мучишься. Надо научиться. Тебе всё пригонют". - "Как?" - говорю. " Ты куничку водишь?" - "Вожу". - "А тебе водить не надо, тебе пригонют". Ах, помяни тя лешего, волосы у меня дыбом. Нет, не надо! Мне мать сказал: проживёте честным крестом. Трудитесь - бог даст, не будете трудиться - воровать не ходите, на худое дело не учитесь. Прошлый век. Материны слова золотые. Материны золотые слова выполнил, век прожил без всяких чертей. На второй день подсаживается: "Ну, чё, Егорушко, будешь учиться? Давай буду тебя сёдни учить!" А у меня кожа там стала шевелиться. А я слыхал: в собаку заставят лизьти. В баню-де поведёт, там будет собака сидеть большая, пасть большая. Через эту собаку надо, говорят, дважды лизьти. Он скажет: "Лизь, если хочешь!" Эту собаку, пролезешь, пройдёшь, все дьяволья будут перед тобой, всех будешь знать. Не надо, думаю, мне. Я говорю: "Дедушко, не хочу!" - "Почему?" Рассердился. Охота было ему: они сделают человека, так им легче. Вижу, куда он меня пихат. Я, значит, отговорки. "Зачем мне? Сёдня я здесь, а завтра повестку на фронт. А мне, говорю, без пользы". Сам рукой махнул. Не мог он мне передать пестерь этот. Чертей-то пестерем называют у нас.

В Митрфановской мать отдала дочь (замуж) колдунам. Все её бьют - и свекровка, и брат, и все бьют. Она пришла к матери, в ноги падает и плачет: "Мама, меня бьют!" А мать говорит: "Живи там, а то двух других девок у меня не возьмут!" Во второй раз пришла: Меня в ночь поведёт муж в баню". Он повёл, а мать за ними. Привёл и говорит: "Как собака выйдет из-за каменки, огонь из пасти, ты в огонь руки суй". А мать из предбанника: "Не суй! Сгорит она там!" А мужик ей? "Иди откудова пришла, покуда жива!" Дочь назавтра приходит, говорит: собака-де вышла, она руки подставила под огонь, глядит: муха на колене, сгребнула - две, сгребнула - три мухи. Так мать говорит теперь про дочь: "колдунья". А черти мухами были.

А тут тожо одна женщина сказывала: где-ко там в верхах один бесистый есть. Портит тожо людей-то. А другой-де говорит: научи-де меня, бисей-де научи! "Приходи, только вечером". Он пришёл, да рано, а надо в двенадцать часов. Ну и ждал. Ну пойдём-де. Пошли, пришли-де во двор, двери-де он открыл, там-де в уголочке какое-то сидит чудовище. Ведмедь-де, не ведмедь: какой-то лохматый, хайло-де отворил - вот такая пасть! Во рту-де вот огонь. А тот говорит-де: "Давай наклонись и к ему подойди". Я-де перематькался: "Ну тебя к такой-то матери с имя, с бесями!" И ушёл. В квартиру ушёл, а старик, уж он остался тут. Всё не идёт да не идёт. Я-де спать захотел да уснул. Уснул, потом проснулся где-ко утром, глядь: он ползёт, бесистой старик, на четвереньках и меня-де матькает: "Чё ты ушёл? Почему ты ушёл? Почему ты ушёл? Говорил, учиться буду, а сам ушёл. Оне, грит, меня чуть совсем не замучили, биси-те". Его самого. "Меня, грит, оне кверх ногами, так-де". Он, грит, пришёл весь измученный. Вот-де так заполз в избу-то. Бес, видно, какой-то мучил. Оне, бесы-те, сперва-то маленькие, а потом-де вырастут, большие будут, говорит, жужки, с лапами-де. Сам-то хозяин говорит, оне у него работу просят. А он говорит? "Я сам дам работу". Там насыплет им зерно, они перегребают. Дак это им мало. Им надо как-то портить, вот такую работу просят.

Мужик рассказывал. У них охотничал один, на чертей научился. Вот лесовать пошли они, уж не знаю как, вместе. Тот его всё подговаривал учиться, в глухаря-де лизть, в пасть, чтоб бисей научитья. "А чё я полезу? Тебе надо, ты и полезай. Чё я полезу-то?" Не полез так-то, научился бы бисей полностью.

Колдуны сказывают сказки. Если упомнишь такую сказку, то сам станешь колдуном. Мою дочку тожо колдунья хотела научить. Она уже сказку стала сказывать ихнюю. Я её вовремя остановила, за волосы как следует оттаскала. Так не стала больше сказывать.